, ему куда как наруку зацепить наш разум и держать в когтях, мучая бесплодными тревогами, лишая покоя, радости и доверия Творцу.
Казалось бы, ну старость, глупо ее бояться, ведь страшатся таинственного, загадочного; мы же постоянно, много лет видим перед собой различные ее варианты и, надеюсь, делаем полезные выводы. Например, удивляет мать К, она близка к 90, но к концу, похоже, вовсе не стремится, не готовится: давно отказавшись от всякой деятельности для монастыря, тщательно следит за здоровьем, горстями принимает лекарства, подолгу спит, выходит только в храм, еду носят в келью, но гуляет, когда позволяет погода, дышит свежим воздухом, время от времени просится в больницу, где ее взбадривают капельницами и инъекциями. А вот мать Макария даже в середине девятого десятка, хотя хвори одолевали, ноги отказывали, сердце еле билось, все-таки старалась держаться по-монашески, приносить пользу, читала неусыпаемую псалтирь, даже ночью, часто плакала о грехах и просила прощения за свою слабость и бесполезность.
Помнишь мать Елену: совсем обычная симпатичная старушка, именем Елизавета, она прожила тяжелейшую жизнь: в конце войны, всё продав, отправилась в чужой город, где муж лечился после ранения, выходила его, поставила на ноги, а он ушел к другой; всю душу вкладывала в детей, а они выросли безбожниками и сластолюбцами, единственный внук обретался большей частью в тюрьме; словом, утешение она находила только в храме, в молитве, помнишь, как стояла на службе, слегка наклонившись вперед, не шелохнувшись, вся внимание. Она больше всех заботилась о нас, городских кулёмах, мало способных к физическому труду, искала чем помочь, по осени созывала деревенских копать нашу картошку; недели за две до смерти перебралась в монастырь, ее постригли, сияла восторгом и благодарностью, скончалась тихо, кротко, Господь избавил от мучений, хотя болезнь, рак брюшины, располагала к болям и мы вызывали врача, готовились добывать обезболивающие наркотики.
Помнишь мать Нину; она давно, в советское время, получила от приходского священника-монаха постриг, жила рядом с храмом, но в монастырь не пошла, вела свое хозяйство; женщина ндравная, угрюмая, темперамента флегматического, с суровым характером, любила, казалось, одну лишь такую же своенравную громадную корову Жданку. Однажды вышла во двор за дровами и упала у поленницы: удар, паралич, лежала две недели, теперь уж на полном нашем попечении; каялась молча, кивала и роняла слезы, завещала небольшие скопленные деньги на ремонт купола и тихо, кротко отошла. А помнишь, как хоронили? Гроб, припасенный ею задолго, хорошо просох, его легко несли сами сестры, проводы получились лучше не бывает. Тогда мы пять гробов на всякий случай закупили и положили на чердаке.
