В наши дни существует уйма всяких курсов: иностранные языки, история искусств, музыка, информатика; Валентина К. на седьмом десятке осваивает компьютер, а Наталья Г. записалась в студию Андрияки, всю жизнь мечтала рисовать, а теперь появилось время. Одна москвичка пошла платить за квартиру, перед ней в очереди старушка заполняет квитанцию, вносит за какие-то фельдшерские курсы; глаза веселые, молодые; эта москвичка так ободрилась, даже в газету написала, сделав несколько удивительный вывод: чего нам кризиса бояться!
Иные старики, бывает даже ученые и образованные, решительно отвергают мобильник и компьютер: интернет? лучше книжку почитать, я – консерватор, будто доблесть какая пугаться удобного новшества, давно освоенного дошкольниками-внуками. Консерваторы часто влачатся в давно убитом браке, не желая нести психологическую нагрузку при пересмотре супружеских отношений. Консерватор найдет тысячу причин никогда не задуматься о глубинных смыслах человеческого бытия; о вечности он скажет лишь с иронией, пора, мол, о душе подумать. Консерватор избегает любой ситуации, связанной с риском, для него комфорт заключается в прочности привычного, поскольку задача обживания любой terra incognita нарушает покой, требует сосредоточения сил, пересмотра привычных уютных позиций: «а старость ходит осторожно и подозрительно глядит» (Пушкин).
Фобии эти скорей всего от зависти: нынешним лоботрясам все легко дается, а мы-то! мы надрывались, мы голодали! ну и пусть, у нашего поколения другие идеалы, они презирают нас, а мы презираем их, легкомысленных и беззаботных. «Молодежь ужасна, – шутила Ф.Г. Раневская (1896 – 1984), – а самое ужасное, что мы к ней не принадлежим!». Но ведь, если разобраться, на самые важные вещи – любовь, радость, боль, одиночество – старики и молодежь смотрят одинаково, поэтому сострадание должно быть взаимным: молодым тоже совсем не легко.
Интеллигенты, оказавшись в лагерях, попадали в условия, способствовавшие отупению и надлому психики: монотонный режим, голод, холод, грубость окружения и раздумья о собственной невинно растоптанной судьбе порождали апатию и отчаяние. Отказываясь погибать бездумно и покорно, они стремились сохранить умственную энергию и память; повсюду возникали своеобразные тюремные университеты, в которых образованные люди делились знаниями, в форме докладов, каждый по своей специальности.
А.И. Солженицын в «Архипелаге» поведал о лекциях в камере Бутырской тюрьмы; Н.В. Тимофеев-Ресовский, одновременно сидевший в той же камере, называл этот обмен знаниями
