Стефани отпрянула, стараясь держаться так, чтобы их по-прежнему разделял стол.
— Вы ничего не знаете о том, как мы живем последние два года, так что лучше вам заткнуться!
— Я видел ваши папки.
Молодая женщина замерла, одновременно изумленная и разъяренная тем, что этот незваный гость позволил себе рыться в их личной жизни.
— И вы находите, что мы еще недостаточно погрязли в дерьме?
— Эта ферма, эта жизнь много значат для вас, верно?
— Разумеется, за нее мы и боремся! Это все, что у нас есть. Но разве вы можете понять?
Мотоциклист приблизился к Стефани Пети́, между ними оставался едва ли один шаг.
— Там, снаружи, целый мир, а вы и понятия не имеете о том, что там происходит.
— Что? Что там происходит, в этом вашем мире? Парни вроде вас вламываются к людям, чтобы нагнать на них страху? Пугают детей и угрожают убить их? Ваш мир здесь, в моем доме!
— До этого не должно было дойти.
— Кто были эти люди? Полиция? — Едва задав вопрос, Стефани спохватилась. — Нет, они не из полиции, если бы они были сыщики, вы не вышли бы к ним. Тогда кто же?
— Не знаю, — мотоциклист оперся на кухонный прилавок, — но ищут они меня. — Он слишком натрудил больную ногу, стараясь угнаться за пленницей, и теперь рана снова беспокоила его. — Для вас будет лучше, если они не найдут меня здесь. — Он направил пистолет на Стефани Пети́. — Спускаемся.
Молодая женщина медлила, не совсем уверенная в том, хорошо ли поняла, что значило это «для вас», не уверенная, что может уже позволить себе надеяться.
— Спускаемся.
Омар различил звук их шагов на лестнице. Оба молчали. Он догадался, что жена присела возле него, и услышал металлическое позвякивание труб, когда его запястья вновь были закреплены у него над головой, различил потрескивание клейкой ленты, которую мотоциклист разматывал, чтобы закрутить вокруг его лодыжек. Участившееся дыхание жены, когда кляп снова оказался у нее во рту. Ее слезы. Она всхлипнула. Его жена тихонько плакала, она страдала. Страх, возможно, боль, Зоэ. А если он сделал им больно? Зоэ. Вот уже два дня он ничего о ней не знает. Вдруг она напугана? А он не может прижать ее к себе и успокоить. Конечно, она напугана. Он сам напуган. Он не решается ничего сделать, так он напуган. «Спаси свою дочь». Об этом его просила Стефани. Она умоляла его. «Спаси свою дочь». Он ничего не сделал. Напуган. Парализован страхом. Вот уже два дня. Вот уже много часов. Да еще этот нож, раздирающий ему спину.
«Будь мужчиной».
