Но только через неделю оправился Ваня от нажимов чудовищной грудной клетки Аберга и от его железных тисков.
Реванш по согласию свели к ничьей, и опять неистовствовал цирк:
— Сту-дент Сыромолотов!.. Браво, Сыромолотов!
А в довершение, когда уже притихали вызовы, Козьмодемьянский, бывший в то время в цирке, такою октавою пустил: «Ва-ня, бра-вис-симо-о-о!..» — что вновь и надолго поднялись крики и аплодисменты.
За это в следующей борьбе Аберг уже на восьмой минуте прижал Ваню, но все-таки он и в этом чемпионате, получив второй приз за борьбу, получил первый за красоту сложения.
Эта зима разбила надвое Ваню, — и художник в нем был побежден атлетом. Между тем это был прирожденный художник с очень чуткой и богатой образами душой и точным, цепким глазом… И Академия всячески отмечала его, недаром один из старых профессоров писал его отцу, что «молодой Сыромолотов — любимое дитя Академии».
За «Полифема, бросающего скалу в Улисса» ему дали заграничную поездку, и перед тем как ехать в Италию, он заехал к отцу.
Это было уже в июле, когда город оранжевел от поспевающих в садах абрикосов.
В саду Сыромолотова были тоже два огромных старых абрикосовых дерева, которые именно теперь, в июле, бывали изумительны по красоте, когда каждая их ветка свисала вниз под тяжестью больших ярко-желтых пушистых пахучих плодов. Тогда обыкновенно для Марьи Гавриловны начиналась ее сладостная страда, которая тянулась недели две и больше: надо было собрать абрикосы все до единого, разрезать каждый, выбросить косточки, просушить сочные половинки на солнце и сложить про запас, но так, чтобы не проникла к ним моль; наварить банок двадцать веренья; сделать повидло… У Марьи Гавриловны была безукоризненно хозяйственная душа.
И вот теперь, к вечеру очень жаркого дня, когда Ваня на извозчике подъехал с вокзала к воротам отцовского дома, Марья Гавриловна с нижних веток собирала плоды в корзину, а сам Сыромолотов, устроившись на крыше вблизи слухового окна, в тени, писал верхушки этих деревьев, совершенно сказочные при отмиравшем уже солнце.
Улица тут была немощеная, извозчик подъехал тихо. Ваня хотел пройти в калитку, — она была изнутри на засове; хотел позвонить, но увидел, что звонок был испорчен.
— Вы постучите! — посоветовал извозчик.
— Э-э! — улыбнулся Ваня. — Я ведь не к чужим приехал!.. Попробую так!..
И перелез в сад через стену, отодвинул засов калитки, отпустил извозчика и внес свои вещи.
И так же бездумно и просто, как сделал это, увидев на крыше, за этюдом не заметившего его отца и приставную зеленую лестницу, ведущую на крышу, Ваня, положив чемодан, корзину и сверток на крыльцо, тихо поднялся по этой лестнице и из-за спины отца заглянул в его этюд.
