Сыромолотов поправил темную, еще не пронизанную серебром гриву нежидких еще волос, почесал мизинцем несколько горбатое переносье крупного носа, подержался за недлинную бороду и спросил удивленно:
— Вам кажется, что это — мало?
— Не к тому я, — зарделась Марья Гавриловна, — а только неудобное число такое зачем?
— По-вашему, лучше бы двадцать?
— Разумеется… А то… даже нехорошо как-то…
И старик объяснил:
— Когда я сам учился в Академии, мой отец, чертежник губернский, получал штатного жалованья пятьдесят четыре с полтиной… Тридцать пять оставлял себе, — девятнадцать с полтиной посылал мне… Поняли?..
И довольно долго глядел на нее ожидающе, не скажет ли она еще чего, но Марья Гавриловна, придавленная этим тяжелым взглядом, только зарделась еще больше и замолчала.
За шесть лет жизни в этом городе Сыромолотов, несмотря на свою уединенность, все-таки познакомился здесь со многими, — только не любил, когда заговаривали с ним о его работах.
На выставки ничего не посылал, так что даже и те, кто прежде писали о нем восторженные статьи, постепенно о нем забыли, тем более что окрепли уж новые теченья в живописи и запестрели новые имена.
Однажды его видели, как он выходил со своим широким этюдником и ящиком для красок из того самого особнячка Ставраки, где жили кокотки… Даже передавали потом, что одна из них, — Маня — сумасшедшая, блондинка, — кричала ему при этом в раскрытое окошко:
— Верне зиси анкор!.. Завтра в два мы дома!
А другая, — Дина-лохматая, брюнетка, — за ее спиной кричала тоже «по-французски»:
— Регарде же! Ну вас атандон! Смотрите!
И он очень галантно махал им, уходя, своею огромнейшей шляпой.
Потом как-то они посетили его, подкатив к воротам его дома в изящном сером торпедо, и Марья Гавриловна, к полному недоуменью своему, увидела, как он с ними любезен, весел и говорлив и как ему понравилась даже их машина, и он и с нее сделал размашистый этюд.
Однако в следующий подобный же приезд он почему-то выслал к ним Марью Гавриловну передать, что его нет дома и долго не будет.
— Шерше его, милочка, хорошенько! Шерше! — приказала Дина Марье Гавриловне весьма энергично.
А Маня добавила врастяжку:
— Ах, нам так нужно перехватить у вашего папаши, — понимаете, — келькешос даржан! — и пощелкала пальцами.
Но Марья Гавриловна, ничего не ответив, надуто захлопнула перед ними двери и довольно даже сердито, как и не ожидал Сыромолотов, на его вопрос:
— Что? Уехали?
Ответила сквозь зубы:
— Повернули хвосты!..
