А на другой день (в воскресенье), когда приходилось вечером получить с Худолея, а тот забыл оставить на это деньги, как это часто случалось и раньше, Силантий в первый раз укоризненно и внушительно сказал доктору:
— За-бы-ли?.. Та-ак!.. Ну, а ведь они же, кони, не забывают, что им вас возить каждый день надоть?.. Им же, например, овса надоть купить и мне с семейством, к примеру, требуху свою надоть чем ни то набить… Гм… А вы за-бы-ли!.. На очень многое это вы, стало быть, память хорошую имеете, а что очень малое, про то забываете!
— Ну, я завтра… Я тебе завтра дам… Ты напомни завтра, — сказал было Иван Васильич.
Но Силантий знал, что теперь придется доктору просить деньги у своей жены, а у той тоже может не быть, и потому он веско и не спеша доказывал, что деньги ему нужны непременно сейчас, что больше седоков у него никаких не бывает, только он, доктор, что корысти для него никакой нет, что он месячный, а езды много.
Вечер этот был ясный, хотя и поздний; Иван Васильич стоял против Силантия и говорил ему:
— Неужели нельзя до завтра?.. Никак нельзя?
— Хотите, чтоб кони без корму посдыхали?.. Дома возьмите, если с собой не привезли!
— Дома нет.
— Ну, а вы ж своему дому хозяин или кто?.. Что ж у вас в дому залежной какой десятки нету?
— Нету.
— Стало быть, что свое, то вас не касается, а только что чужое?
Иван Васильич посмотрел в его волчьи исподлобья глаза своими кроткими, льющими жалость, расстегнул белые пуговицы шинели, снял ее и подал Силантию.
— Вот, возьми.
— Зачем это? — отстранился Силантий.
— Продай, — тебе овса дадут.
Несколько мгновений стояли они так друг против друга, и Силантий, сказавши, наконец, твердо: «Может, дадут, а может, и не дадут!» — взял шинель обеими руками, положил на сиденье фаэтона, сел на козлы, перебрал вожжи…
Добавил:
— Гм… Чудное дело!.. Десятки в доме нет!..
И поехал, не простившись.
Но на другой день явился раньше, чем всегда, и сам принес денщику на кухню аккуратно сложенную шинель, прося повесить ее на вешалку так, чтобы не заметил доктор.
И еще молчаливее и нахмуренней, чем всегда, возил его в этот день по больным, на базар и в аптеку.
Зинаида Ефимовна, жена Худолея, вела хозяйство, ежедневно сокрушаясь, охая, ломая руки. Это была приземистая широкая дама, всегда нескладно одетая, трагически крикливая и в постоянных ссорах с детьми. Ведя хозяйство только на жалованье мужа, она сумела как-то, неожиданно для всех, купить домик на скромной улице Гоголя и на другой год в глубине двора построить флигель для мальчиков.
