— Как «забыл»? — больше одними губами, чем голосом, спросил Алексей Иваныч и к ужасу своему почувствовал, что и он сразу не может припомнить отчество Вали, вымело как-то из памяти, запало куда-то, в темный угол, как буква набора, и несколько моментов шарил в памяти он сам, пока не поставил на место: Михайловна, — Валентина Михайловна. Тут же и отец ее возник, как живой, — Михаил Порфирьич, инспектор народных училищ, ясный, слабый здоровьем старичок… И почему-то тут же представился сегодняшний пьяненький чиновничек с мотоциклеткой, спрашивающий скорбно: «За что он меня уничтожает?»
Была как будто у Ильи затаенная мысль уничтожающе глядеть на Алексея Иваныча. Может быть, Илья просто думал, что он уйдет от него оскорбленный, как ушел и тогда из ресторана? По крайней мере, так казалось уже гораздо позже Алексею Иванычу. Но теперь он ощущал Илью, как силу давящую, идущую прямо на него, напролом, нагло хохочущую, как те три раскрашенные проститутки с инженером.
Он слышал и то, чего не говорил Илья, но мог бы сказать непременно и сказал бы, если бы не здесь, а где-нибудь в другом месте, хотя бы через час, в вагоне в отдельном купе, например.
— Как «забыл»? — повторил Алексей Иваныч погромче. В это время сзади него раскатисто, по-хозяйски говорил кому-то Асклепиодот: «Лишь бы, батенька, с рук свалить, а с ног и собаки сволокут!» — но Алексей Иваныч не обернулся; потом голос дяди раздался где-то дальше. Поезд в это время, товарный, прогромыхал за окнами. Караимка с девочками прошла мимо посмотреть, не пассажирский ли, и одна из девочек поглядела на Алексея Иваныча в упор, потом от дверей еще раз поглядела. Другие проходили, — черные, белые, красные — все это, как в снежной метели, мельком.
— Михайловна! — сам не зная зачем, проговорил Алексей Иваныч.
— Михайловна? — переспросил Илья и, выпив еще стакан пива, осевшего белой полоской на его темной губе, пересчитал снова: — Валентина Андреевна, Валентина Петровна, Валентина Михайловна… три Вали, Андреевна была шатенка, Петровна — брюнетка, из Батума, а третья Валя…
— Как? — немея от смертельной тоски и втянув голову в плечи, шепнул Алексей Иваныч. Тут сверкнуло в памяти: «тихо у нее все кончилось: и отомстить некому было», — так Наталья Львовна сказала.
— Третья уж не помню, какая… Она блондинка была или шатенка? Это я уж честно и добросовестно забыл…
Илья играл жирным голосом, как актер, стараясь сделать особенно выразительным каждое слово, и глядел выразительно: это был явно насмешливый, вызывающий и вот именно уничтожающий взгляд.
