Она глядела на него, пожалуй, даже с испугом в глазах и ждала, что он скажет теперь, а он думал, что она некстати как-то говорит теперь о пестрой кошке, как раньше о розовой лампадке, и повторил про себя: «Она несколько странная!..»
В то же время почему-то все представлялся выстрел в Илью, о котором он столько думал все последние дни.
Почему-то теперь с кошкой этой и с разбитой розовой лампадкой упорно связывался выстрел; и ощутительнее всего и заметнее всего был для него теперь маленький револьвер, постоянно лежащий у него в боковом кармане. Показалось, что нужно объяснить ей (или кому-то другому), почему это так мирно обошлось у него с Ильей, так «тихо кончилось», как она сказала раньше, и он заговорил, будто про себя:
— Разве я не мог бы?.. Не рассуждая, мог бы… Для себя лично, — конечно, мог бы… и всегда могу… О-о, эта возможность всегда при мне: вот! (Он прижал пальцы к боковому карману.) Если бы ей это нужно было, я бы мог… Однако — однако я ведь этого не почувствовал… а ведь я его долго видел… Нет, это только ничтожество, тупое, сытое ничтожество, и больше ничего! И когда она умирала, она поняла это… наконец поняла.
— Ваша жена полюбила тупое ничтожество? — живо спросила Наталья Львовна.
— И всякий человек также. Всякий непременно влюбляется в причину своей смерти, — верно, верно… и непременно в какое-нибудь ничтожество… Я так начал думать недавно… Верно, верно… В сущности, всякий человек умирает добровольно…
— Даже когда его душат на большой дороге?
— Даже когда душат на большой дороге.
— Даже во время крушения поезда?
— Да, безразлично, когда и как… Даже боится он смерти или не боится, — все равно.
— Не понимаю… А Митя ваш?
— Митю она взяла.
— Ну, хорошо… А если бы она не умерла, ваша жена?
— Она была бы теперь со мною… и только. И Митя тоже.
Из другой комнаты слышно было:
— Ну, вира помалу, — говорил прочно Макухин, должно быть забирая взятки; а Гречулевич подхватывал:
— Ты опять «ну»?.. И нельзя ли тебе выражаться посухопутней?
Вслушиваясь в это и глядя на завитки темных волос Натальи Львовны — от абажура позолотевших, — Алексей Иваныч разъяснил самому себе вслух:
— Когда самоубийством кончают, — думают, что это — акт свободный, а это все та же любовь к ничтожному… Небытие! Даже просто взять в чистой идее: что ж такое небытие? Ведь его совсем не существует на свете… Что же это за понятие? Откуда оно?.. Это не только абстракция, — это обман! Подойдет смерть и прикинется небытием. Бытие небытия — какой абсурд! Нет, этому я не поддамся… нет!
