— Хорошо бы только торговали, — заговорил Алексей Глаголь, — а то ведь как тати грабят приезжающих на торг пригорожан. Охота ли тем во Псков на торг ехать? Рыба ищет где глубже, а торговый человек — где лучше. Оттого дороговизна страшенная, ни к чему не подступись. От такого насильства и татьбы многие люди с посада разошлись по другим городам. Тем же, кто остался, совсем житья не будет, ведь с оставшихся посадских людей наместники и их тиуны корм свой, а праведчики и доводчики — побор взимают сполна.
Яков нерешительно переступил с ноги на ногу. — Что же нам делать-то? Может, тоже в бега удариться?
— Ну нет! — решительно возразил Останя. — Не так уж много у нас добра осталось, да и то бросать жалко. Нужно бы нам наших наместников немного приструнить.
— Их приструнишь! Да они кого хошь словно вошь раздавят.
Семён Высокий почесал в затылке. Понизив голос, он обратился к товарищам:
— Я так разумею: нужно нам всем сговориться да подать великому князю челобитную на наместников.
— Так ведь великий князь мал, что он сделает с этим вором Шуйским?
— Твоя правда, Останя, — великий князь и в самом деле мал. Так ведь ныне при нём Иван Бельский всем справует, ему и нужно подать нашу челобитную. Слышал я, Бельский не больно честит Шуйских из-за того, что те сослали его на Белоозеро.
— Так что же он их терпит, а не посадит за сторожи?
— Сил, видать, маловато. Род Шуйских велик и влиятелен, с ними так просто не сладить.
— Ты, Семён, сказывал: следует нам подать челобитную на наместников великому князю. Так ведь не от себя же только мы её напишем?
— Челобитная должна быть от всех псковичей, а чтобы великий князь внял нашей просьбе, надобно привлечь на свою сторону и псковских бояр.
— Вряд ли бояре станут писать челобитную, они одно ведают — Шуйскому поминки таскать да друг на друга ябедничать.
— И среди бояр немало недовольных наместниками, взять хоть Соловцова Фёдора Леонтьевича. Всюду открыто говорит он о неправдах, чинимых ими.
— Соловцова за правду все псковичи почитают, нужно бы к нему пойти посоветоваться насчёт челобитной.
В доме псковского наместника Андрея Михайловича Шуйского весёлое гулянье. Хозяин дома, развалившись, сидит на лавке в красном углу. В палате душно, остро пахнет вином. Влажной рукой боярин расстегнул последнюю пуговицу на рубахе, обнажив жирную волосатую грудь.
— Тебе, Андрей Михалыч, — льстиво говорит ему тиун Мисюрь Архипов, — не во Пскове, а в Москве бы быть наместником.
