Уклончивый ответ был не по душе Бельскому.
— Многие большие люди на Москве недовольны правлением Шуйских.
Митрополит вопросительно глянул на собеседника.
Тот говорил уверенно, в такт словам покачивал ногой, затянутой в сафьяновый сапог. Холёные пальцы, унизанные перстнями, спокойно лежали на подлокотниках кресла.
— Кто-многие?
— Окольничий Михаиле Тучков, князь Пётр Щенятев[31], дьяк Фёдор Мишурин и другие.
«Что изменится оттого, что вместо Шуйских у власти будут Бельские? Боярская смута как была, так и останется, — уныло размышлял первосвятитель. — Чего хочет от меня воевода? Выступишь заодно с Бельскими против Шуйских, а ну как дело не сладится? Не миновать тогда беды. Шуйские и так на меня косо поглядывают».
— Чего же ты хочешь, Иван Фёдорович?
— Хочу, чтобы за верную службу государем были пожалованы боярством князь[32] Юрий Михайлович Булгаков, а воевода Иван Иванович Хабаров — окольничеством.
«Князь хочет увеличить число своих людей в Боярской думе. Что ж, я противиться не стану. Может, тем самым мы хоть чуточку укротим Шуйских».
— Я не против, Иван Фёдорович, только вот жалует государь, а он ныне под влиянием Шуйских.
— Если мы с тобою, святой отец, сумеем убедить в том государя, то он может и не послушать советов Шуйских.
Даниил слегка склонил голову.
В тот же день Иван Бельский переговорил о задуманном деле с Михаилом Васильевичем Тучковым и дьяком Фёдором Мишуриным.
Великий князь, сопровождаемый братьями Шуйскими и дворецким Иваном Ивановичем Кубенским, возвращался с богомолья. Дворецкий был так велик, что его ноги чуть не волочились по земле, когда он ехал на лошади. Хотя Иван Иванович был троюродным братом юного великого князя (его отец Иван Семёнович был женат на дочери князя Андрея Васильевича Углицкого-брата Василия Ивановича), особой близости между ними не было. Вот и сейчас дворецкий ехал позади всех, подрёмывая после сытной трапезы. Внимание Вани привлёк разговор братьев Шуйских.
— Ну как тебе старец Иоасаф поглянулся? — Василий Васильевич словно копна сидел на лошади, кряжистый, рыхлый, закутанный в бобровую шубу.
— Игумен поглянулся мне, уж так был с нами любезен, всем норовил угодить — и едой, и постелью, и умной беседой.
— Такой ушицы из стерляди нигде я не пробовал, Василий Васильевич почмокал губами, — хлебосолен Иоасаф, любезен, только вот все лебезят, когда им что то надобно, а как станет Иоасаф митрополитом[33], так по-другому запеть может.
«Разве митрополит Даниил умер? К чему другого митрополита искать?» — подумал Ваня.
