В тот день, когда Акиндин вонзил нож в бок Афони, она, проводив мужа, никак не могла найти себе места. Тоска, ожидание чего-то ужасного поселились в душе. Не выдержав, Ульяна отложила дела и устремилась в город. По дороге краем уха слышала разговоры о кровавом побоище, случившемся на дворе конюшего. Сердце захолонуло от страшного предчувствия. Заглянув в распахнутые искорёженные ворота, она тотчас же увидела бездыханное тело Афони, лежащее в луже крови. Какая-то баба ощупывала ему грудь.
— Твой, что ли, мужик-то? — спросила окаменевшую от горя Ульяну древняя старуха.
Та молча кивнула головой.
— Может, ещё и очухается, его вон Устиньюшка осматривает, а у неё руки золотые: кого коснётся, тот тотчас же исцеляется.
Устинья подошла к Ульяне.
— Плох твой мужик, ой как плох, да ты больно-то не убивайся, может, выживет с Божьей помощью. Кровушки многонько он лишился. Изба-то твоя где?
— В Сыромятниках.
— Далековато везти такого-то, да делать нечего. Тотчас же велю челядинцам запрячь лошадь да отвезти твоего мужика до дома. Вечером наведаюсь.
С тех пор и лежит Афоня на лавке то ли живой, то ли мёртвый. Дыхание чуть слышится, а иной раз совсем замирает. Ульяна хватает тогда зерцало, подносит к губам мужа: вспотеет слегка — значит, жив ещё. От горя лицо почернело, осунулось. За эти дни всю жизнь, вместе с Афоней прожитую, вспомнила: радость одна была, ничем не замутнённая.
«Господи, да как же я без него буду?» — не раз приходило в голову.
Вот этой рукой ласково прижимал он её к своей груди, такой верной, надёжной. Ульяна расстегнула рубаху, нежно провела по груди мужа. Каждая чёрточка на его лице была ей мила и дорога. Слёзы проступили на глазах, и всё стало расплывчатым, неясным. Но что это? Ульяна смахнула слёзы. Господи, да он же смотрит на неё!
— Афонюшка, ты жив, любый мой?
— Какой ноне день? — голос прозвучал еле слышно.
— Господи, да разве я ведаю то! Дети, отец спрашивает, какой ноне день, а я, дура, обо всём на свете позабыла.
— Седни Мартын-лисогон[12],- пробасил Якимка.
— Выходит, четыре дня я проспал. Сейчас встану…
— Лежи, лежи, Афонюшка, нельзя тебе подыматься, беда приключится.
— Ноне вороний праздник — ворон купает своих детишек и отпускает их в раздел, на особое семейное житье, — Афоня говорил тихо, медленно.
— Всякому ворону каркать на свою голову! — из глаз Ульяны лились слёзы, лицо сияло от счастья. — Говори, говори, любый мой, так приятен мне твой голос!
— У нас, в Ростове, крестьяне сказывали, будто ноне лисы переселяются из старых нор в новые.
