— Ага, попалась! Зачем надо мной потешалась?
— Я больше не буду, — смешливо-жалобно произнесла Олька, — вижу теперь, ловок ты бегать по лесу.
Девушка стояла перед ним, прижавшись спиной к берёзе. Сердце Кудеяра, разгорячённое бегом, учащённо билось, жажда прикосновения к Олькиному телу туманила голову, неодолимая сила побуждала его обнять её, слиться с ней в единое целое.
— Не надо, Кудеяр, — Олькин голос прозвучал тихо, но требовательно. От этих слов Кудеяру стало нехорошо: выходит, она вовсе не понимает его, не ведает, как нелегко ему усмирить бушующие в душе страсти. — Прости меня, Кудеяр, очень прошу — прости.
Олька положила свои невесомые ладошки на широкие плечи, пристально глянула в его глаза. Кудеяр досадливо хмурил брови.
— Хочешь на Ивана Купалу будем вместе прыгать через костёр?
Сердце Кудеяра взволновалось: прыгать через купальский костёр — значит поклясться друг другу в верности до гробовой доски, объявить всем, что они хотят стать мужем и женой. Он подхватил девушку на руки, закружил по поляне.
На Аграфену — лютые коренья, Козлиха отправилась в лес собирать травы для разных надобностей. Едва вышла на крыльцо с корзиной, а Акулинка тут как тут.
— Тётка Марья, можно я с тобой пойду за лютыми кореньями?
— Что ты, пигалица, мне проходу не даёшь? Так тебя и тянет к моему ремеслу! Только пожалеть потом не пришлось бы, знахаркой-то быть ой как не сладко! Посчитают злые людишки за ведьму — спалят на костре.
— Ведьмы злые, а ты добро людям делаешь, от болестей их избавляешь, вот и я хочу людям добро делать.
Козлиха посветлела лицом.
— Экая ты разумная, пигалица. Верно мыслишь, да не ведаешь ещё, сколько же зла может быть у человеков! Для иных сколько добра ни делай — всё равно волком смотрят и твердят про тебя — ведьма.
— Тётка Марья, а я проведала, как эти травки прозываются, — Акулинка выпростала из тряпицы завёрнутые в неё растения. — Вот это — крин полской[70].
— Верно, пигалица.
— А это — маун-трава[71].
— Её ещё спокой-цветом кличут, потому как, если отварить корни и выпить, — все тревоги минуют.
— Есть у меня ещё пена-лупена[72], только я не ведаю, пошто она.
— Пеной-лупеной лечат раны и ожоги. Вижу, пигалица, не зря ты ко мне прилепляешься, есть у тебя интерес к знахарскому делу. А ну-ка дай мне руку. — Козлиха долго рассматривала Акулинкину ладошку. — Ну, девка, быть тебе великой целительницей! Превзойдёшь ты в этом деле не только меня, но и многих других почитаемых врачевателей. Коли хочешь, пойдём в лес, покажу тебе заветные травы, они сегодня, в день Аграфены, в самом соку, а потому обладают большой силой.
