Мысли, мысли… Они бегут бесконечной чередой, вот как эти снежно-белые облака в мартовской сини неба. И хоть лет позади немало, хочется успеть сделать так много! К сожалению, жизнь человеческая коротка. Но вместе с тем и прекрасна, как этот солнечный мартовский день, как эти белоствольные красавицы берёзы, бегущие куда-то назад, к Новгороду.
По дороге в Москву Макарий решил навестить тверского епископа Акакия, ему важно было заручиться поддержкой влиятельного церковного деятеля. Акакий и сам мог претендовать на митрополию, и это побуждало Макария к осторожности.
Двор тверского епископа располагался возле собора Спаса Преображения, сохранившего следы пожара 1537 года. Добродушный толстяк встретил гостя с распростёртыми объятиями.
— Сердечно рад видеть в своём доме столь дорогого и любезного мне человека. Давно собирался сам навестить тебя ради беседы душевной, для ума полезной, да всё недосуг.
— И я премного рад нашей встрече.
— От разных людей наслышан я о задуманном тобой деле, о Великих Четьи-Минеях. Не терпится узнать, как далеко продвинулась работа над ними.
— Вот уж восемь лет минуло с той поры, как мы с Божьей помощью приступили к этой работе, а лишь треть одолели, закончили четыре большие книги.
— Да пошлёт Господь Бог благодать свою тем, кто трудится над Четьи-Минеями. Велико значение их для Руси и народа, её населяющего.
— Спасибо на добром слове. Немало похвального слышал я всюду о делах тверского епископа.
Акакий досадливо махнул рукой.
— Какие наши дела! Пять лет назад случился в Твери большей пожар, от которого сильно пострадал собор Спаса Преображения. А в нём мы хранили многие ценные книги. Так те книги все погорели, почти ничего спасти не удалось. Инок Максим Грек по этому поводу прислал мне утешительную грамоту, вот, кстати, она.
— Слышал я о великом тверском пожаре и очень сожалею, что во время его погорели ценные книги и грамоты, потому распорядился нагрузить возок книгами из софийской книгохранительницы в дар собору Спаса Преображения.
На глазах Акакия проступили слёзы.
— Дай Бог тебе здравия за столь щедрый дар, много печёшься ты о процветании книжного дела на Руси.
— Ты вот упомянул об иноке Максиме Греке. Хотел бы я ведать, исправился ли он? Усердно ли замаливает свои вины перед Господам Богом?
Акакий помолчал, собираясь с мыслями, — вопрос был непростой. Десять лет минуло с той поры, как церковный собор сослал Максима Грека в Тверь под его надзор. Многое изменилось с тех пор, низложен митрополит Даниил — главный обличитель осуждённого, потому можно быть откровенным с Макарием.
