Дашка вздрогнула от неожиданности. Она уже приготовилась к уговорам, уламываниям, коротким ласкам бугра. Млела. А тот, обозвав ее по-всякому, побрезговал. Баба, вначале онемев, кинулась в подушку с воем.
Не было у нее в Трудовом соперниц, некому было морду бить. Значит, в ней беда кроется. Сама дерьмо, раз отсидевший много лет в неволе бугор не захотел ее. Но другие-то не прочь... «А кто они?» - вспомнила Дашка. И, подойдя к зеркалу, давно потускневшему от пыли, оглядела себя, попыталась улыбнуться и спешно закрыла рот. Желтые зубы вылезли наружу. Синюшные губы искривились беспомощно, жалко.
— Нет, так не годится. Хватит, - приказала себе баба.
Принесла воды, затопила печь. До ночи мыла полы, стол, стирала простыни, наволочки, полотенца, одежду. А потом и сама влезла в корыто. Волосы еле расчесала. Оттиралась мочалкой докрасна. Тело горело от непривычного рвения. Воды и мыла не жалела. Зато как легко задышалось, когда, укутавшись в простыню, села за чистый стол попить чаю. И вдруг услышала за окном испуганный вскрик. Оглянулась.
Чья-то бледная физиономия отпрянула в темноту.
Баба подошла, чтоб разглядеть, но ничего не увидела.
«Померещилось? А может, Тихон, его душа? Глянул и не узнан ни меня, ни хату. Да и немудрено... Вовсе пропащей стала», - подумала баба.
Она пила чай и невольно оглядывалась на окно. Оттуда ночь смотрела черными провалами глаз. Дашка всегда боялась темноты. И только сейчас до нее дошло, что она - вдова...
Жить одной, совсем одной в Трудовом, среди условников, которые смотрят на нее, как на дворовую суку! Одни брезгуют ею, другие не прочь попользоваться для похоти. А для себя у нее что останется? Неужель так и сдохнет она где- нибудь под столом в столовой, воткнувшись харей в груду бутылок?
Нет! Хватит! Завязано! И с пьянкой и с мужиками! Всего за жизнь набралась, как грязи. Теперь бы отмыться успеть от всего. Пора одуматься.
— Господи! Помоги мне! Дай сил и крепости духа, помоги вырваться из греха! Не дай завязнуть, погибнуть в нем! Помоги в человеки, в бабы вернуться! Матерь Божия, помоги! Слаба я! Укрепи меня, Пресвятая Богородица! - рухнула баба на колени, и слезы очищения полились по ее щекам.
Дашка и не заметила, как погас свет и в каморе стало совсем темно.
Баба каялась во всех своих грехах. И ей казалось, что Господь смотрит на нее отцовскими глазами, синими, как небо.
— Прости меня! - умоляла его Дашка охрипшим голосом. Утром она встала поседевшая, осунувшаяся, будто за одну ночь десять лет прожила.
