— Я ее никогда не закрывала. А в последнее время и Тихон перестал ею пользоваться. Дров хватает. Слава Богу, в лесу живем. Топливо не переводится.
Баба сидела у стола и не видела, что задвижка печки была закрытой.
— Чем открываете задвижку, когда топить собираетесь? - спросил следователь Дашку.
— Не достаю ее. Высоко. Потому не закрываю. Сказала уже, чего еще спрашивать? - начала злиться баба.
— Да куда ей до задвижки, если она только на четвереньках ходит. Ее, беску, в тайге звери за свою скоро примут. Не просыхает, стерва. Пьет, - ответил за Дашку участковый.
— Не за твои. Сама зарабатываю. И ты мне не указ. Ко мне приперся, да еще и обсераешь. У себя в глотке посчитай. Иль сам святоша? Вон морда, хуже моей. Вся опухшая. Стань перед зеркалом и спроси себя, с чего это получается. А в меня не тычь. Понял? Я пью на свои. А ты?
— Угомонись! - прикрикнул участковый на Дашку.
Баба осеклась на время. А потом взъярилась:
— Я в своей хате, не у тебя в гостях. А потому - ты помолчи! Сам алкаш.
— Тебе что, в зону захотелось? Назад к своим? Скажи спасибо, что под стражу сразу не взяли! - терял терпение участковый.
— А за что меня под стражу? - изумилась Дашка.
— А за то, что Тихон убит. Не своей смертью умер, - вырвалось раздраженное.
Бабу будто по голове огрели. Глаза у нее округлились, рот открылся. Скулы побелели. Она смотрела на следователя, на участкового, не понимая, всерьез они так думают или пошутили над нею.
Вспомнились некстати слова сожителя, что его вовсе ни за что осудили. Уж, видно, судьбе было угодно посмеяться над бабой, но тогда не поверила она Тихону, подумав про себя, что ни за что на столько лет в зону не сажают. Значит, есть грехи, о каких говорить не хочет. Теперь ей страшно стало. А что, если и вправду повесят на нее убийство Тихона? Ведь она на нем всю ночь пьяная проспала. Но от этого еще ни один мужик на свете не умер. Вон, целая свора условников только и мечтают о том, как провести с Дашкой ночь. Никто из них помереть от того не боится.
Следователь внимательно разглядывал пыльную печную задвижку.
— Вы уж извиняйте, не достаю я до нее, протереть не могла, - подала баба робкий голос.
— На счастье свое не достали и не протерли, - ответил тот, даже не глянув на Дашку.
Он осмотрел всю камору. Вытряхнул из жестяной банки окурки в кулек. И сунул их не в помойное ведро, а, на удивление Дашки, в саквояж. Взял со стола ложки и стаканы, недопитую бутылку водки заткнул. И тоже в саквояж спрятал.
