— А! не пойдете…
— Голубчик!
Она бросилась на колени.
— Есть в вас бог! не гоните меня! Ради бога… Я ведь с ним, с покойником-то, восемь лет… Ах, ах, ах, ах!
Душеприказчик ушел, махнув рукою.
Поздно вечером душеприказчик, отправляясь спать, поручил за всем надсматривать Порфирычу; на унылого, нерасторопного Семена надежды было мало: где-нибудь непременно заснет. Разошлись все, даже и Лизавета Алексеевна. Прохор Порфирыч вступил в свои права: надсматривал и распоряжался. В кухне дожидалась приказаний стряпуха. Порфирыч, для храбрости "пропустивший" рюмочку-другую водки, вступил с ней в разговор.
— Как в первых домах, — говорил он, — так уж, сделайте милость, чтобы и у нас.
— Слава богу, на своем веку видала, бог привел, разные дома… Вот купцы умирали Сушкины, два брата.
— Д-да-с! Потому наш дом тоже, слава богу… Будьте покойны!
— Не в первый раз… На сколько, позвольте спросить, персон?
— Персон, благодарение богу, будет довольно! Нас весь город знает…
— Дай бог, а завтра утренничком надыть пораньше грибнова и опять крахмалу для киселя.
— И грибнова! Мы этим не рассчитываем.
Молчание.
— Я полагаю, — говорит стряпуха, — кисель-то с клеем запустить?
— И с клеем. Как лучше… как в первых домах.
— А не то, ежели изволите знать, со свечкой для красоты.
— Как в первых домах! И с клеем и со свечкой… Запускайте, как угодно!., чтобы лучше!.. Мы не поскупимся.
Бодрствование во время ночи Прохор Порфирыч тоже выдержал вполне. Расставшись со стряпухой, он направился в дом, уговорив братца лечь спать.
— И то! — сказал братец и лег на крыльцо в кухне.
В освещенной комнате раздавалось тягучее чтение псалтыря, прерываемое понюшками табаку. Порфирыч босиком тихонько подходит к дьячку, засунув одну руку с чем-то под полу, и, придерживая это "нечто" сверху другой рукой, шепчет:
— Благодетель!
Дьячок обернулся.
— Ну-ко!
Дьячок сообразил и произнес:
— Вот это благодарю! — Тут он нагнулся к уху Порфирычу и зашептал: — Грудь! На грудь ударяет ду-ду-ду-то!..
— Прочистит!
— Это так! Оно очистку дает! В случае там в нутре что-нибудь…
— Вот, вот! Она ее в то время сразу. Ну-ко!
Пола полегоньку приподнимается; дьячок говорит:
— О, да много!
— Что там!
Нечто поступало в дрожавшие руки дьячка.
— Сольцы, сольцы!
— Цс-с-с… Сию минуту.
— Гм-м… кхе!
— Готово!
— Ах, благодетель! Я тебе, друг, что скажу, — прожевывая, шептал дьячок, — ты по какой части?
— Слесарь.
— А мы по церковной части. Я тебе что скажу: наше дело — хочешь не хочешь!
