Народники-беллетристы | страница 16
Поколение сменялось поколением, но каждое последующее поколение жило и трудилось при совершенно таких же условиях, при которых жило и трудилась предыдущее. Уже одного этого обстоятельства было совершенно достаточно, чтобы придать крестьянской жизни большую прочность и "стройность". Но это была, как видите, совсем варварская стройность. Русский земледелец не может остаться при тех условиях земледельческого труда, какие описаны Гл. Успенским. Нужно надеяться, что история сжалится, наконец, над своим пасынком, выведет его из его застоя, даст ему в руки большие производительные силы, сообщит ему большую власть над природой. Достаточной порукой в этом могут служить все более и более возрастающие сношения с Западом. Спрашивается только, в каком смысле увеличение производительности земледельческого труда изменит наши деревенские порядки и каким образом наши "новые люди" могут придти в этом случае на помощь крестьянину?
Прежде чем искать в сочинениях Гл. Успенского ответа на этот вопрос, познакомимся с некоторыми другими сторонами "народного характера". Представим себе, что наш Иван Ермолаевич вырван из дорогой ему сферы земледельческого труда и сделан, например, солдатом. Как будет он относиться в этой новой роли к различным общественным явлениям? В "Наблюдениях одного лентяя" (третья часть "Разорения") есть на этот счет весьма поучительное место.
Дьячок и отставной солдат, придя на богомолье к угоднику, мирно беседуют между собою в ожидании церковной службы.
— Эта медаль где получена?
— За Польшу!
— Что же как?
— Насчет чего?
— Как, например, бунт этот… ихний?
— Да чего же? Больше ничего, хотели своего царя!
— Ах, бессовестные, — сказал дьячок, качая головой. — А как народ?
— Народ, обнаковенно, ничего.
— Ничего?
— Ничего.
Тот же украшенный медалью и уволенный в отставку Иван Ермолаевич повествует о том, как "усмирял" он своего брата-крестьянина:
— Ну, пришли, Стали за селом. Бабы, девки разбежались, — думали, какое безобразие от солдат, насильство будет…
— Ишь ведь бестолочь! — замечает дьячок.
— Разбежались все, кто куда… — А мужики с хлебом-солью к нам пришли, думали, мы им снизойдем! Хе-хе!
— То-то дурье-то, и-и!
— Уж и правда, горе горькое! Я говорю одному: вы, говорю, ребята, оставьте ваши пустяки! Мы шутить не будем; нам ежели прикажут, мы ослушаться не можем, а вам будет очень от этого дурно… Против нас, говорят, пуль не отпущено.
— Вот дубье-то!
— Говорят: не отпущено пуль… Я говорю: а вот увидите, ежели не покоритесь.