— Дурак! Так дурака и надо!
— А с дураками нешто не так надобно?
— Дураков надо учить!
— Раз-другой поучат так-то дурака, ан он и умней будет!
— Ишь ты! Сорок пять целковых хотел слизать, а как не вышло, так и взвыл как белуга!
— Ох! ох! ох! ох!.. пя-а-а-а-а-атнадцать ца-ал-ко… о-ох — ох…
— Ха! ха! ха! ха! — помирала со смеху публика. И поистине было смешно.
Но верзила не исчерпал еще всех своих душевных свойств. Верзило выл и катался по полу довольно долго, едва ли не до тех пор, покуда вся пароходная публика вместе и поодиночке не засвидетельствовала ему лично своего мнения о том, что он "дурак".
— Как обыгрывать — так ничего, а как проигрывать, так закудахтал!
— Охо-хо-хо… Батюшки… матушки мои!
— Ха! ха! ха!
Положительно всякий пассажир подходил к нему, слушал его вытье и говорил, что "так дураков и надо".
Наконец все назвали его дураком и разошлись по своим местам. Игроки, партнеры верзилы, тоже давным-давно разбрелись. Артельщик, выигравший деньги, спал самым крепчайшим сном, уткнувшись лицом в подушку; он не слыхал, как обыгранный мужик выл. Благообразный человек в "котелке" сидел вверху на рубке и меланхолически любовался видом Камы, а лакей почему-то перебрался со своей подушкой и узлом на другой конец палубы, сказав прежним соседям: "Уйтить от вас, а то, пожалуй, взвоешь вот как этот мужик!.." Наконец затих и верзило.
— Очухался, видно?
— В другой раз не будет!
— Видно вытьем-то не поможешь!
Но верзило думал не так. Он, правда, затих, не выл, не охал и не катался по полу, а долго сидел за ящиками, утирая нес рукавом красной рубахи. Сидел он так довольно долго, потом встал, оправил рубаху и пошел…
И пошел он прямо к капитану парохода жаловаться.
Отворив дверь капитанской каюты, он тотчас же упал ка колени и, расставив беспомощно руки, взмолился:
— Явите божескую милость! Что ж это будет? Пятнадцать рублев… Это не игра, вашскородие!.. Отец родной… Это одно мошенство!!. Помилуйте! Я жаловаться буду… Эти деньги у меня чужие! Что ж такое? Господи помилуй!.. Публика видела это.
— Ишь подлец какой! Небось кабы сам счистил сорок-то пять рублей, не пошел бы жаловаться… Сказал бы: "мае"…
А какой по первому впечатлению хороший тип: сильный, работящий, простой, скромный, с наивными глазами… Пудовые тюки мелькают в его руках как соломинки, "ворочает" он этими пудами и песню поет, "не жалится", что трудно, а взяло за живое — вышел жадный зверь; не пришлось звериной алчности удовлетворить — взвыл как грудной ребенок, свалился как подрезанный колос, а когда взялся за ум, "очухался", сейчас "к начальству" — выручай меня из моей глупости и подлости.
