— Я и не ссорился с тобой. Что ты? Чего нам делить-то? А касательно фальшу, так ведь по коню и ездок; на миру-то, говорят, Петр Матвеич…
— Много у тебя своей-то рыбы, а?
— Пудов с двадцать наберется!
— Хочешь, я куплю ее по энтим самым ценам на свал,[2] а?
— Одолжишь!
— И ты мне одолжи, сбей цену-то с рыбы, а? Скажи, что осетрину мне продал за семь гривен… а нельму за полтину.
— На обман, значит, идти?
— На то и торговля; свой бы карман был цел, а чужой-то что хоронить… у всякого свой хозяин — пушшай и бережет его.
— На что ж это тебе-то убытчиться, у меня-то по энтим ценам покупать, а?
— На что? гм… известно, для оборота. Не надоть было, так и не просил бы, а я бабе твоей и ситцу припас… на любованье…
— И бабу-то не забыл, а-а-а!
— А тебе зипун да шапку из смушки — весь завод заглядится ла тебя, а?
— А-а-ах, шут тебя возьми! — с улыбкой произнес Иван Николаич. — Ну-у-у, ахнут мужики-то?
— И-и как ахнут-то! Да не одни мужики, и у баб-то глаза загорят, глядя на тебя!
— Стар, друг!
— У старого-то козла и рог крепок!
— А-а-ах-ха-ха… и-и баловник же ты: видать, не на еловых углях выкован! Ну-у!.. и энти все милости за то, чтобы я тебе по своей же цене и рыбу продал, а?
— Чтоб ты не в убытке был!
— Все это обо мне радеешь, а-а-а?.. Пошли те господи за добро твое! За что же бы это полюбился-то я тебе?
— За ум!
— О-о, да нешто у мужика есть ум-то?
— Эге-е! этого-то добра у иного и лопатой не выгребешь!
— Ди-во! а мы-то в простоте полагали, что бог и им мужика обошел, так неуж ты и взаболь умных-то любишь, а? — наивно спросил гость.
— Не любил бы, и не говорил!
— А на мой глупый разум, тебе бы, Петр Матвеич, дураков-то жаловать; право, объегоривать-то их способней, коли уж на то разговор пошел. Ты вот умным-то меня похвалил, я и загордился; и хороши, в уме-то думаю, посулы твои, да совесть дорога; хоша и говоря-ят, что она у мужика-то через край лыком шита, а все не продам ее ни за какие дары, и выходит, ты обчелся, на ветер похвалы-то кидал!
Нижняя губа Петра Матвеича снова дрогнула, и заметно было, как он стиснул зубы.
— А-а, вот… как ты ноне! — произнес он после непродолжительной паузы, — и это последнее твое слово!
— Последнее-то слово, Петр Матвеич, в смертный час скажется; а вот чтоб ты по своей цене ноне у мужиков рыбу-то купил — вот этому, говорю, не быва-а-ть.
Петр Матвеич забарабанил пальцами по столу.
— О-ой, Иван Николаич, слушай лучше меня, — со вздохом начал он, — смотри-и, придешь ее сам продавать втридешево… и в ноги поклонишься, да опозда-а-аешь!
