— По моему толку-то, как ни верти, а все выходит, хозяева-то мы, и цена должна быть наша, а не твоя… Ты кладешь ее в шесть гривен, а мы-то в два с полтиной, да в рупь сорок, да в рупь восемь…
— О твоей-то цене и не спрашивают, будь благонадежен! — насмешливо прервал его Петр Матвеевич. — Что ж ты мне ее суешь-то, этак и все бы вы, дай только повадку, забрали бы деньги да опосля того и грошовую вешшь в сто рублев клали… так бы вас и послушали и спросили?..
— О-о-о! Что деньги-то твои взял, так и не спросят?
— Обнакновенно, не спросят.
— Без спроса, что ль, так и возьмут хоша бы ту же рыбу?
— И возьмут! А ты вот в разговорах-то не проклажался бы, а нес бы ее, слышишь?
— Слышу, да только ноне рыба-то у меня скусная да ядреная — на диво рыба! — насмешливо начал Кулек, — не по твоему брюху экая, право: найдутся и почишше охотники-то! — И, повернувшись боком, он отошел к двери. — Бо-о-огат будешь, за экие-то деньги ее отбирать, с надсады-то карманы разлезутся, боязно за тебя же! Пойдем, Вялый! — произнес он, выходя за дверь и сердито хлопнув ею.
Петр Матвеевич молча выслушал заключительный монолог Кулька, но заметно было, как губы его побелели, и звук от ударов пальцами в стол сделался резче и отрывистее.
— И поплачь вот с денежками-то, и ве-ерь! — обратился он к Кондратию Савельичу, убого поглядывавшему на него в ожидании своей очереди. — Ну-у, после эких уроков денежки-то вздорожают!
— С чего б вздорожать-то им, деньгам-то, говорю? Деньги-то не рыба, Петр Матвеич, им завсе ход, особливо у торгующих; и самолова не закидывай, сами в руки плывут! — ответил Кондратий Савельич, пристально посмотрев на Петра Матвеевича, как бы желая проникнуть в затаенный смысл его слов.
— Ну, и в торговом-то деле, Савельич, тоже самолов надоть: как они в руку-то задарма пойдут, милый, денежки-то! Иной как ни потрафляй, все убыток, а иной и ни с чего фортит!
— У вашего-то самолова уда повострей: попадешь — не сорвешься!
— И фальшь бывает.
— Не сорве-ешься! — повторил старик, — эфто теперь, к слову говоря, ты хошь хрушкую-то рыбу взял по шести гривен пуд, сколь же ты наживешь-то с нее? И выходит тебе, к примеру, фортуна, а нам убыль!
— Не надоть было деньги-то брать — вот какой я ответ тебе дам, слышал?
— Нужа, друг, э-эх! У мужика-то нужи что пузыря на дождевой луже: один лопнет, а уж два выскочат; и рад бы ига-то этого не надевать, ярма-то!
— Когда ты деньги-то брал, так я, помнится, не спрашивал тебя, сколь ты с них наживешь, а? — не отвечая ему, спросил Петр Матвеевич.
