Становилось поздно, но в небе не происходило никаких перемен. Тянулся чудный нескончаемый вечер, царство полусвета. Я возвращался к себе и, если мой хозяин еще не спал, он рассказывал, как долгими зимними вечерами при свете лампы он занимается резьбой по податливой древесине сосны либо выпиливает аккуратные, изящные модели церквей или оклады для икон, чтобы украсить ими и без того уже разукрашенную донельзя спаленку.
Каждое утро Григорий подстреливал ворону и отдавал ее орлу. Я все удивлялся, почему он не стреляет голубей, ведь они гораздо жирнее и стрелять их легче, но оказалось, что голубь считается священной птицей.
"Орел ест одну свежатину, — говорил мужик, тыкая в хищника сосновой веткой. — Старый паршивец! Смотри, как заграбастал, теперь эту ворону у него не вырвешь, хоть три человека тяни".
"А воду ты ему даешь?" — полюбопытствовал я.
Крестьянин многозначительно ухмыльнулся.
"Он пьет одну кровь!"
"Как?" — не поверил я.
"Он пьет одну кровь. Мы поначалу давали ему воду, боялись, подохнет. Вдвоем раскрывали ему клюв и вливали воду. Только он все равно не пьет. Паршивец!" — заключил Григорий, стукнув птицу по голове.
Орел захлопал сведенными крыльями, подскочил, не выпуская мертвую ворону из когтей. Глаза его, казалось, не замечали ни мужика, ни наших перемещений, в них устоялась непреходящая угрюмая злоба.
Я еще был в Боброво, когда появившийся откуда-то человек за два рубля купил птицу и отпустил ее на волю.
"Кто это был?" — спросил я.
"Охотник, хороший барин, к чему только он ее отпустил?"
"Он отпустил ее, потому что она сильная, прекрасная, благородная птица. Тебе бы самому это сделать, — сказал я. — Попадись на тебя чиновник какой-нибудь, он бы приказал тебе отпустить да и дело с концом. Позор какой — орел сидит в загородке для свиней, медвежья шкура висит на веревке!"
~
Глава 5
ЦВЕТОК СЧАСТЬЯ
У меня случился разговор с одной baba относительно духовного благополучия деревни. Она считала, что с этим обстоит плохо. "Люди у нас такие грубые, — сказала она. — В церкви почти не служат, вот отчего". "Но у вас такая красивая, только что покрашенная церковь, — сказал я. — Я думал, вы люди религиозные".
"Церковь-то у нас есть, barin, да только всегда заперта, попа нет. К нам должен ездить тот, что живет в шести верстах отсюда, а он всегда пьяный, горе, да и только. Строить церковь мужики начали давно. На сходе сговорились, кто что будет делать: кто валит деревья, кто обтесывает, сплачивает бревна и строит. Работали небыстро, да Бог того от нас и не ждал. За два с половиной года построили крышу, стены и полы. Чтобы украсить ее внутри, люди дали иконы. Собрали деньги, чтобы купить краску — краска очень дорогая — покрасили стены в белый цвет, а крышу — в красный. Снова мы собрали деньги, поставили колокольню, а потом купили колокол. Все были такие угодные Господу дела. И мужики жили, как святые. Как все кончили, был у нас большой праздник, всех позвали — из Трепухово, из Лявли, из Коскова — и все до смерти напились. Другого такого худого праздника и не помню. Говорила я им, нельзя пить так много водки. Никто меня не слушал, все пили да пили, да еще и приговаривали: "Слава тебе, Господи". Думали, Бог ими доволен. Только мы, бабы, лучше знаем, никто из нас не выпил и капли, мы все крестились и молились Богу: "Господи, помилуй!"
