Кузнецов встал, протянул через угол стола руку протягивая, быстро спросил себя: «Лишнее?»
Но его рука была уже в руках Бориса Никоновича... Борис Никонович приподнялся и снова сел, увлекая за собой Кузнецова.
— Поверите ли, Вадим Иванович, — заговорил он, — поверите ли! Сколько лет было намерение — поговорить! Почти тридцать лет! Имел в виду многое сказать... Твердо знал, что сказать, а сейчас... Не надо, ничего не надо, не понадобились те слова. Спасибо! Спасибо вам, дорогой Вадим Иванович!
— Ну, ну, позвольте... Право, это вы напрасно! Больше того, у вас есть причины обижаться на меня. Серьезно обижаться.
— За что? Вадим Иванович, дорогой, за что? Было время — не скрою... Было, было! Помните, вопросы о шевелении... прямо скажу — о шевелении мозгов? — Борис Никонович прикоснулся к своему лбу. — Помните? Верно, уже забыли. Нет, я не забыл, признаюсь прямо и честно! А когда вы после первой экспедиции вернулись в университет, сидели на подоконнике, на втором этаже, одна нога так, а другая вот этак, и я вас увидел, я подумал... — Борис Никонович отпустил, наконец, руку Кузнецова, а обе свои руки прижал к вискам. Он сидел так, закрыв глаза, с одной подогнутой и другой выброшенной далеко вперед ногой, и, кажется, впервые в этой его позе не было и признака солидности и тем более не оставалось той торжественности, с которой он только что вошел в деканат. Снова открыл глаза и, всплеснув руками, глуховато засмеялся:
— Ах, стоит ли вспоминать?! Хорошо, как хорошо, что вы не пришли тогда ко мне на кафедру и разговор не состоялся! По молодости мы такого могли бы наговорить друг другу! Не знаю, как я, но вы бы мне тогда сказали... Ах зачем об этом думать теперь? К чему? Даже смешно! Не знаю, как вам, а мне... Мне была бы испорчена жизнь в науке, это точно! А потом вдруг вижу — Вадим Кузнецов, который неприлично тыкал в меня пальцем, Кузнецов меня поддерживает!
— Я? Вас? Поддерживаю?!
— Вадим Иванович — не надо! Будьте искренни! В первый раз к Седьмому ноября тысяча девятьсот тридцать шестого года мне была благодарность в приказе по университету. Вы тогда были секретарем партбюро нашего факультета. Я думал, это случайность, и ждал. Ждал, что же дальше? Дальше — благодарность в приказе к Первому мая тысяча девятьсот тридцать девятого года... Иду в канцелярию, разыскиваю подлинник приказа, там, в уголке, виза замдекана. А замдекана — вы.
— Если помните, я за эти годы и критиковал вас. Серьезно критиковал! И даже ставил вопрос...
