Она залилась краской стыда, но тут вмешался менторский голос эллиниста: «Это ваше первое преступление. Вы помогли им усовершенствовать театральную машину, которая служила для поднятия и опускания на сцену богов, изображавшихся по ходу действия пьесы».
— Неужто вы серьезно считаете, что без меня они не сумели бы додуматься до полиспаста? При их-то уровне развития математики? — пыталась защититься Циана.
— Коллега, — строго возразила ей одна из ученых женщин, незнакомая Циане. — Историческая наука занимается тем, что уже было, а не тем, что могло бы быть.
— Принимаю, что здесь я ошиблась, но не думаю, что это столь роковая ошибка, как вы хотите это представить. Мне нужно было…
Ареопаг прервал ее дружным рычанием. И с полным на то основанием, потому что человечество никогда не смогло бы предвидеть все возможные последствия в ходе времен, которые могло дать любое, пусть даже самое незначительное на первый взгляд открытие. Не говоря уже о таком изобретении, как полиспаст, который благодаря колесам передачи — к худу ли, к добру ли, — непременно ускорил скорость вращения колеса истории.
— Спокойствие, коллеги! Нам предстоит решить один важнейший для человечества вопрос, хотя, как видно, наша молодая коллега не может осознать его значение во всей полноте, — сказал ведущий заседание ученого совета. — Циана, статуя Афродиты Книдской — первое известное нам изображение обнаженной богини в эллинской истории. А все наши исследования до сих пор показывали, что для такого духовного подъема общественные условия тогда еще не созрели.
— Ну да! Они и самого Зевса готовы были раздеть донага с их всенародной программой эстетического воспитания. Я имею в виду движение «Калос кай агатос». Что хорошо, то для них и красиво, а что красиво — то хорошо, и так далее. Только вот своего Зевса они не представляли ни бог знает каким добрым, ни бог знает каким красивым.
— Коллега, не перебивайте! Мне не хочется вгонять вас в краску, демонстрируя записи, которые вы привезли с собой, но вы держались так, что Пракситель принял вас за Афродиту, великодушно разрешившую ему изобразить ее обнаженной.
— Напротив, я непрерывно ему повторяла, что никакая я не богиня, но ему, видать, так было выгоднее…
— Подобные рассуждения, милая коллега, отнюдь не характеризуют вас как хорошего историка. Прошу вас, — повернулся он к шефу искусствоведов, — дайте изображение статуи!
В следующее мгновение в метре от обвиняемой во весь рост и во всем великолепии трехмерного голографического изображения появилась копия знаменитой Афродиты Праксителя. Циана даже отпрянула инстинктивно, чтобы тяжелый мрамор не свалился на нее.
