— Блгария?
— Болгария, Болгария! — с готовностью подтвердил Петр, но тут чужеземка бросилась ему в объятия, потому что собаки зарычали на нее с несвойственной им яростью.
Возможно, их раздражали все эти пряжки, медальоны и серьги, вся эта сверкающая на ней золотая и серебряная мишура. А может, какое-то неземное благоухание, исходившее от нее?
— Цыц! — прикрикнул он на собак, прижав девушку к себе, но тут же отпустил, чтобы она не подумала, будто он пользуется своим служебным положением.
Однако, загнав сверкающую добычу бруки хозяину, собаки тут же угомонились и отошли, довольно помахивая хвостами.
— Страшу сен зверем оужасным, — произнесла она гнусаво и посмотрела на него снизу вверх, пощупала рукав его куртки, ощупала и мышцы под рукавом и снова прогнусавила: «Еда ты монж еси?»
Ему показалось, будто она спросила его, мужчина ли он, и эта нелепость настолько смутила его, что он весьма неуверенно ответил «да», хотя немало из пасущихся позади овечек могли бы тотчас это подтвердить.
— Ты еси монж красноляпен и прясилен, — сказала она и погладила его по щеке. — Ау, како бодль ест!
— Да, чего там… небритый. Не для кого здесь бриться, — сказал Петр и виновато показал на отару. — А вы откуда будете, сударыня?
Высвободившись из его объятий, девушка сказала на хорошем болгарском, хоть и с довольно сильным акцентом:
— А вы почему так говорите? Не так, как пишется в ваших книгах?
— Какой дурак станет говорить, как пишется в книгах, разве что какой-нибудь чокнутый? А ваша милость откуда знает болгарский? — все же постарался он говорить по-книжному.
— Аз есмь былгарка, — ответила она гнусаво, но тут же поправилась: — Значит, теперь надо сказать: я болгарка, так? — голос ее уже не звучал гнусаво.
— Так и скажите, а то — аз есмь, точно поп в церкви! А как вас звать-то?
— Циана.
— Цана! Неплохо…
— Нет-нет, Ци… а… на…
— Э, теперь модно выдрючиваться с именами.
Она внимательно слушала его, но, видимо, не все поняла. И сказала:
— Я то же самое говорила профессору. Этот язык, сказала я, всего лишь литературный. Население же, положительно, говорит иначе. Но как говорит население, у нас никто не знает… Впрочем, разговорный язык претерпел совсем незначительные изменения… Ооо!.. — она снова прижалась к нему, потому что несколько овечек подошли к чабану, ревниво подняв морды. — Сие животные не сонт ли овцен?
— Овцы, овцы, — исправил он ее, и на этот раз не посмев воспользоваться служебным положением.
— Еда не поендайонт они человека?
