Оба, и подозреваемый, и хозяйка дома, вернувшаяся с чаем, пялились на полицейского как бараны на новые ворота.
— Стояла, наверное, — сказала эта ужасная баба.
Ответ Ришарда Гвяздовского был гораздо осмысленнее.
— На этот счет ничего не знаю, — спокойно ответил он. — Насколько мне известно, машина стояла здесь. Точнее — у Иоанниной помойки.
Какое-то очень неприятное чувство пронзило в этот момент следователя. То ли он что-то упустил, то ли прозевал, то ли вообще пошел не тем путем, потому и не может сообразить, что именно прозевал. С трудом подавив в себе неприятное чувство, успокоился на том, что в данный момент делает то, что нужно, а именно — допрашивает тех свидетелей, которых и положено допросить, поскольку они оба знали покойного. Ведь заняться изучением следов на месте преступления он пока не может. Копаться в документах? Благодаря им можно получить дополнительные сведения и о погибшем, и о людях из его окружения. Пока же занимается людьми. Откуда же чувство чего-то упущенного?
— У помойки, — повторил он. — Так, значит. А Мирослава Кшевца вы знали? Садовника?
Подозреваемый продолжал упорно сохранять спокойствие.
— Знал немного. Раза два видел, но больше слышал о нем…
— Минутку! — опять перебила плавное течение допроса вредная баба. — Вот уже второй раз вы употребляете прошедшее время. Что происходит? Умер Кшевец, что ли? Под машину попал?
— Почему именно под машину? — сразу ухватился Вольницкий за ее слова.
— Я вовсе не настаиваю на машине, мог попасть и под поезд, — пожала плечами хозяйка. — Машина сама вырвалась, вы только что расспрашивали Ришарда о машине. Так что же произошло с Кшевцем?
Вольницкий пришел не в салон на званый вечер, он был при исполнении. И не позволил сбить себя с толку.
— Вы начали говорить — слышали, — продолжал он разговор с подозреваемым. — Что именно вы слышали?
— Слышал, что очень не угодил хозяйке, подвел ее. И пани Иоанна жаловалась, и сам я видел. Вместе с ней мы осматривали деревья. Что тут говорить — испортачил все, хуже некуда. Должно быть, эти деревья плохо хранились, и елки, и кусты сирени, и орех неудачный. Больше ничего особенного не слышал.
— Корни пересушены, и сажал слишком мелко, — вырвалось у сержанта.
— А глубже — глина! — крикнула хозяйка. — Сплошная глина!
— Напрасно пани так этой глиной меня корит! — сморщился Гвяздовский, тоже, видно, в чем-то садово-огородном виноватый. — Но я ведь во всем положился на специалиста, садовода, а то, что касается меня, сделал как положено. Всю глину из-под выкопа вывез, слово даю, да вы меня знаете, пани Иоанна, свою работу я исполняю честно.
