Тут ты приехал в какой-то городок, и на глаза тебе попалось объявление. Нужен человек для торговли на выезде и сбора долгов. Стоящее дело для трудолюбивого парня. И ты подумал: может, это как раз то, что нужно? Похоже, нормальная работа, да и городок вроде неплохой. И вот ты согласился на эту работу и бросил якорь в этом городе. Конечно же, и с работой, и с городом вышла промашка: они оказались ничем не лучше того, что ты знал прежде. Работа мерзкая. Город мерзкий. Ты себе мерзок. И с этим, черт возьми, ничего не поделаешь.
Все, что тебе остается, — делать свое дело, как остальные. Как тот парень, который стрижет собак, и тот парень, который убирает лошадиный навоз. И ненавидеть это. Ненавидеть себя.
И надеяться.
Мы жили в маленькой четырехкомнатной халупе на краю деловой части городка. Район не так чтобы первосортный — понимаете, о чем я? С одной стороны дома — свалка автомобилей, с другой — железнодорожная ветка. Впрочем, по нашему вкусу и этот район был неплох. Мы жили там точно так же, как жили бы в любом другом месте. Дворец ли, хижина ли — результат один. Даже если бы наше жилье и не было халупой, то вскоре оно ею стало бы.
Стоило нам только туда въехать.
Я вошел в дом, снял пальто и шляпу. Положил их на чемодан с образцами — по крайней мере, он был чистым — и огляделся. Пол не подметен. В пепельницах полно окурков. Повсюду раскиданы вчерашние газеты. А… черт возьми, все не слава богу. Только грязь и беспорядок, куда ни посмотри.
Кухонная раковина полна грязных тарелок; вся плита заставлена липкими, жирными сковородками. Похоже, Джойс только что поела и, конечно же, оставила масло и все прочее на столе. И вот теперь тараканы пировали вовсю. Они вообще прекрасно устроились у нас, эти тараканы. Им, черт подери, перепадало куда больше еды, чем мне.
Я заглянул в спальню. Похоже, по ней прокатился циклон. Циклон и пыльная буря в придачу.
Я ногой распахнул дверь ванной и вошел.
Кажется, день для моей дражайшей выдался удачный. Всего семь часов вечера, а она уже почти одета. Не сказать, что одежды было много: только пояс для чулок, чулки да туфли. Но для нее и это — уже кое-что.
Она мазала губы помадой и скосила на меня глаза, глядя в зеркальце аптечки.
— А, — с ленцой произнесла она, — так и есть — сам король! И так же вежлив, как обычно.
— Ладно, — сказал я. — Можешь снова напялить свою ночнушку. Я тебя уже видел и хочу заметить, что среди уличных девиц попадаются получше.
