Золотые века [Рассказы] | страница 47

Моряк оборачивается. Палуба полна людей, которые расположились на ней тут и там, однако слово „люди“ требует уточнения. Их пять, нет, десять, пятнадцать, может быть, двадцать. И все, без единого исключения, — это существа, в которых смешались человеческие и звериные черты. Вот пара, занятая беседой, но говорящий обращается с собеседником так, словно тот — неодушевленный предмет или его вообще не существует. Он не слушает его и не ожидает ответа на свои слова. Большинство живет в собственном отдельном мире, несмотря на то что тела их порой соприкасаются, а иногда даже им приходится получать случайные удары. Вот мужчина, чья одежда сводится к рубахе из мешковины, которая не доходит ему даже до пупа — его мужское достоинство красуется у всех на виду. У него нет рук, а ноги — тощие и длинные, как у аиста. Он танцует босиком, и, хотя музыки не слышно, танцор выделывает безумные коленца в таком ритме, что ему могли бы позавидовать абиссинцы. Вот, чуть дальше, старик, знакомый с латынью, взобравшись на самый нос корабля и возведя глаза к небу, вступил в словесную дуэль со святым Патриком. Он то выкрикивает смертельные угрозы в адрес святого, то сменяет гнев на милость и звонит в колокольчик. А вот крестьянка, разевающая круглый рот, бездонный, как колодец. У нее вывихнута челюсть и нет ни одного зуба. Ее руки безжизненно болтаются взад и вперед, подобно маятнику, словно все кости внутри раздроблены. Несмотря на девять юбок, можно видеть, как огромное красное пятно расползается на ее обтянутом шерстяной тканью заду. Какой-то пассажир подходит к моряку с протянутой рукой и на немецком языке с литовским акцентом предлагает ему экскременты:

— Торт для боцман? Торт для боцман? Торт для боцман? Торт для боцман? Торт для боцман?

Боцман? Может быть, они хотят, чтобы он вел их корабль, эту ореховую скорлупку, отданную на волю волн, которая если и держится еще на плаву, то лишь благодаря чуду? На корабле нет ни парусов, ни штурвала, ни бортовых огней. Вдруг из-под палубы до него доносится гул голосов. Ровно половина — это стоны, такие отчаянные, каких ему не доводилось никогда раньше слышать. Вторая половина — такой неудержимый хохот, какого ему никогда не доводилось слышать. Ни эти стоны, ни этот смех в отдельности не произвели бы на него никакого впечатления, но смесь хохота и стонов открывает перед ним окно в ад. Моряк с затонувшего корабля представляет себе трюм, похожий на котелок, в котором варят суп рыбаки, где извивается множество белесых мелких угрей, только вместо угрей там — человеческие тела. Моряк сначала раскрывает рот в полном изумлении, а потом понимает, где он находится.