— Ну что ж, в шалаш так в шалаш. Слыхал я, что тут немцы у нас погуляли… — Дядя Егор грустно покивал головой. — А уж избу мне вам теперь не построить… Отработался. Нахлебником стал.
И побрел к шалашу, куда повели его Трофим и Стенька. А мать шла за ними, утирая фартуком лицо.
С этого дня Трофима освободили от пастбища. Коз пасти послали Федю. Он был побольше, чем Трофим, и посердитее. Его и козы и девчонки-помощницы побаивались — не убегали куда вздумается.
А Трофим стал поводырем у слепого отца. Он всюду водил его за руку и очень гордился: раньше отец водил его за руку, а теперь он отца водит!
Вот они идут по дороге. Только что прошел дождь, солнышко блестит в лужах, теплый пар поднимается от земли. Они идут медленно: отец один шаг делает, а Трофим — три.
— Эй, отец, ты гляди, — кричит Трофим, — тут лужа!
— Это уж, брат, ты гляди, — отвечает отец, — а мне глядеть нечем. Сюда? Или сюда?
— Сюда, сюда! Эх ты, все-таки немножко шлепнул в лужу. Я тебя тяну, а ты не тянешься… Ты держись крепче за руку-то!
— Да уж я и так держусь!.. Трофим, — немного погодя сказал отец, — ты мне получше расскажи, каково наше Городище. Чьи-нибудь стройки стоят? Или уж так совсем и нет ни одной?
Трофим отвечал охотно. И так торопился, что сразу и не поймешь у него, что к чему.
— Ни одной стройки нету, скворец у Касаткиных живет, а в риге тоже живут. А скворец живет в скворечне, только ласточкам негде — они в кузне не живут, и в риге тесно, людей полно, и землянки они не любят…
— Подожди, брат, потише, — остановил его отец, — ты уж очень говоришь-то быстро — без точек, без запятых. И стройки тут и ласточки — все в одну кучу сложил. Дома-то у кого остались или нет?
— Ни у кого не остались. А Касаткины лес возят — только не на свою усадьбу, а на тетки Дарьину…
— Значит, мы идем не по улице? А так, по пустой дороге?
— Как это по пустой? А деревья-то стоят! И палисадники некоторые стоят. А нашего — нет. Порубили.
— А машины остались какие? Косилка? Веялка? Ну, хоть что-нибудь, а?
— Никакие машины не остались. Они были в сараюшке заперты, замок большой — с ведро!
— О?
— Ну да! А немцы не могли никак сшибить. Сшибали, сшибали ломом — и не сшибли. Взяли да под крышу огня сунули. Вот теперь там одни железные шины от колес валяются и всякие железки — гайки там, болтики… А машин нету. Все погорели начисто. Во как!
— А молотилка?
— И молотилка! Все сгорело!
Отец понурил голову и закрыл рукой слепые глаза.
Трофимов отец был слесарь и механик в колхозе, и все колхозные машины были когда-то на его руках: он следил за ними, чистил их, ремонтировал.
