Такой стала жизнь в Японии самураев. История о братьях, ставших врагами, и о том, как несправедливо обошлись с Ёсицунэ, вскоре стала задавать тон в театре и в героических сказаниях. Еще и по сей день призрак Ёсицунэ, его сетования, его длинные белые волосы, развеваемые ветром иного мира, вдохновляют художников и приводят в трепет публику, которая, впрочем, иногда почти ничего не знает о своей национальной истории.
К феодальной Японии?
За десятилетия, соответствующие нашему XII в., возникло два феномена: государственные монастыри и двор утратили монополию на власть, или, точнее, реальный объем их власти постепенно уменьшился, даже если ритуальные формы, унаследованные от предыдущих поколений, официально еще соблюдались. И, по логике вещей, в провинциях установились другие формы власти. Историки говорят о феодализме, потому что связи человек-человек вытеснили все другие побудительные факторы, но, как всегда, когда используешь анархически многозначные термины, было бы неосторожным представлять японский феодализм только в пределах представлений о средневековом европейском феодализме — последнее понятие само требует нюансировки.
Чтобы определить феодальные отношения в Японии, вернее всего будет подчеркнуть, насколько прочным было представленное этими отношениями слияние всех властей — гражданской, военной, судебной — в рамках очень прагматичного стремления к эффективности, без теоретических поисков идеальной структуры и без обращений к престижному древнему образцу, каким могла быть Римская империя. Закон сильнейшего навязывался слабейшему, давая возможность для естественного отбора — носителя всех несправедливостей, но и всех надежд, независимо от общественных классов и нормативных учений, которые, как конфуцианство, советовали каждому довольствоваться своим уделом.
Какой из этого следует сделать вывод? Сегодня всем известно, что война всегда отражает изменения в технологии, если не сопровождает их, словно бы такой период «неуправляемости» (по-японски ран, анархия) необходим для выхода из системы, которую сочли слишком замкнутой. Тогда чем война в конце XII в. отличалась от предшествующей? На первый взгляд, ничего не изменилось. С начала эпохи Хэйан, то есть с IX в., воин становился воином только при условии, что у него есть два продолжения его мышц и силы: лук и конь. Даже в эпических битвах — где участвовали сотни людей, — отголосок которых вскоре предстояло услышать в рыцарских романах, японский боец стремился сражаться сам по себе, следуя инстинкту и завися от усталости или силы коня, ловкости или окостенелости своих пальцев, обжигаемых стужей или, наоборот, покрытых потом. Роль военачальника состояла в том, чтобы согласовывать поведение десятков, сотен и даже тысяч индивидов, не имея возможности по-настоящему руководить действием и предвидеть как внезапное бегство, так тем более и героическую, бесполезную и самоубийственную атаку героя, который возжаждал признания. Такое положение просуществует до XIV в.
