— Прости, что сделала так, не посоветовавшись с тобой, но я не могла сделать иначе. Анжела все сама решила.
— Ну, и хорошо. Я все понимаю. Ведь это не будет длиться вечно? Как только она снова встанет на ноги, она начнет подыскивать что-то для себя и детей. Кейс и Анжела уже и так много сделали для Бабетт и Эверта, и теперь, как я понимаю, им нужен отдых.
— Все-таки это странно. Они такие хорошие друзья.
— Перестань, Карен. Сейчас не тот момент. Мы делаем все, что в наших силах. Все уже на пределе.
Мы выпустили друг друга из объятий. Михел порылся в кармане брюк, вытащил пачку сигарет и закурил.
— Ну что ты опять? Ты же знаешь, я не люблю, когда ты куришь в доме…
Он раздраженно посмотрел на меня и пошел на улицу. Чувство, которое я испытывала к нему только что, мгновенно исчезло.
День был прекрасный. Погода была слишком хороша для похорон, как будто в насмешку над нашим горем, солнце ярко просвечивало сквозь голые деревья. Дети на улице возились в снегу, мужчины устраивались поближе к кухне, женщины сидели у камина.
Бабетт взяла слово. Опять она рассказывала, как выносила детей из горящего дома, как увидела неподвижное личико Люка, какое отчаянье ее охватило, когда она поняла, что Эверт поджег дом. Мы сочувственно кивали, обнимали ее и гладили ее руки. Щеки у нас горели от усталости и от густого красного вина, которое наливал Симон. Да, мы были молодцы. Друзья навек, как же еще может быть? Привязанность, которая еще больше соединила нас за эту неделю, смягчила боль, по крайней мере, нашу боль, боль друзей. Мы уверяли друг друга, что не было нашей вины в том, что Эверт был болен, что никто не мог предвидеть того, что произошло. Мы разделили все моменты трагедии, высказали все мысли и чувства, которые никогда не выразили бы, если бы не были связаны ужасом происшедшего.
Из кухни раздался осторожный смех. Бабетт улыбнулась и сказала, что очень рада снова слышать мужской смех. Она встала. Взяла свой пустой бокал и пошла в кухню. Все следили за ней взглядом. Когда она скрылась в дверях, мы облегченно вздохнули.
— Я просто восхищаюсь ей. Она такая сильная, — начала я. — Иногда кажется, что до нее так и не доходит, что произошло.
Анжела уставилась на меня отчужденным, холодным взглядом, какой бывал у нее всегда, когда она собиралась сказать какую-нибудь гадость. Так ничего и не произнеся, она как будто проглотила свои слова с ехидным смешком, и только шея у нее покраснела, как от испуга. В тот же момент Ханнеке легонько ущипнула меня за ногу.
