И тогда Лёлька села, уставилась на меня влажными глазищами и вот только что не по складам отчеканила:
— Ты чо — совсем придурок? Это месячные.
И обескураженность моя уступила место ступору. Полнейшему. Мало чем отличимому от паралича.
Ну, конечно же, месячные, кретин! Девку накрыло, а ты с догадками своими паскудными. Что ж тебя в крайности-то вечно, а, Палыч? Сколько можно жить по закону безумного обострения предлагаемых обстоятельств? Он для сцены, специальными людьми придуманный, а ты его к жизни на каждом шагу приладить пытаешься, Несчастливцев доморощенный! Хватит уже слонов-то из мух кроить!
(«А мух, кстати — мух-то я с самой поляны не видал. Ни одной. К чему бы это, а? — Ты чего? Опять? Да чёрт с ними, нашёл тоже время! — Нет, ну все-таки…»)
Регулярные утраты дара речи хороши тем уже одним, что время от времени этот чудесный дар таки возвращается.
Я улыбнулся Лёльке, как Львенок Черепахе:
— Да ты что!.. В первый раз, что ли?
— Ну да.
Воистину: материальна мысль. Стоило задуматься о пикантном назначении подведомственного контингента, как мать-природа откликнулась самым буквальным образом: объект к эксплуатации готов.
Тьфу, мерзость какая!.. Это же Лёлька, вот как ты можешь? Затыкай давай думалку! Сказано же (и явлено): материальна, материальна, материальна!..
— Да-а-а… Дела… (Прозвучало бессмысленно, как «потолок, что ли, покрасить?»)
Она не ответила.
— А ты это… сама-то… ничего?
— Нормально. Живот только болит.
— Ну, уж это как водится.
— Ты-то откуда знаешь?
— От верблюда… Терпи, коза…
А вообще: когда это у них начинается?
Понятно, что у каждой по-своему. Но какой-то общий регламент всё же предусмотрен, нет?..
Поздравляем-с, Андрей Палыч! Жил-жил, а ни хрена не набрался. Вот и доверяй тебе подростков. А ты в элементарной ситуации демонстрируешь полнейшую некомпетентность, если не сказать беспомощность.
— Погоди, — я вспомнил Дедов наказ, — ваты принесу… Бинт у тебя где? Остался ещё? Тампон сварганим…
— Я сама.
— Конечно сама! Я просто знаю, где лежит.
И метнулся в сени к коробу-аптечке.
Вернулся — она бельишко уже скомкала:
— Застираю пойду…
— Постой-ка, — мне не терпелось искупить свою непролазную тупость, — это холодной надо. Щас замочим. Ты лежи пока, найдёшь, чего перестелить?
— Да я и хотела потихоньку, нет — вскочил: чего? куда?
— Откуда ж я знал?
— Ну если говорят не дёргайся, так ты спи и не дёргайся!
— Ладно, всё уже… Укладывайся тут, я за водой…
Но двери отворить не успел.
