— Можно я сама как-нибудь разберусь?
И уселась на вчерашнюю корягу.
— Можешь оборачиваться! — хохотнул Тим, стягивая джинсы.
Лёлька не отреагировала, а вот я, сам уже с голой задницей, отвесил хохмачу нравоучительного подзатыльника.
— Да ладно! Прикалываюсь я, — буркнул он и полез в ручей. — Уау! Лучше и не оборачивайся, Лёль!
Ну что ты с ним будешь делать?..
Удобство, и правда, было ещё то: глубины ниже полколена, вода студёная, как в купели. И всё же лучше, чем ничего. Через пару минут мы натянули штаны на мокрые ноги и принялись жамкать в ручье исподнее.
— А ещё говорят, что женщины подолгу копошатся, — наехала Лёлька. — Скоро вы там? Холодно ж.
Вся следующая неделя или даже больше — считать дни мне очень скоро надоело — прошла незаметно. В трудах праведных и новых открытиях.
Прежде прочего обнаружилось, что день удлинился. Равно как и ночь — раза в полтора: Тим объявил, что часы его спешат, и не на час-другой, а как следует, на хронометре, например, уже полночь, а у нас ещё светлынь несусветная. Ну и тому подобное.
Автоматически вспомнились первый вечер, который никак не хотел кончаться, и тормозные мухи на поляне. Видимо, тогда мы оказались в эпицентре какого-то сдвига, но умудрились сбежать от него, а теперь он понемногу настигает. Разворачивается лес, окружает, разбрасывает, понимаешь, свои камни, а ты, готов, не готов — собирай!
Сказать однозначно, хорошо это или плохо, было сложно. Разница в течении времени у Тимки на руке и в действительности не ощущалась и вроде бы ничем гибельным не грозила. Однако задним умом хотелось находиться подальше от всех этих фокусов-покусов. Спокойней без них…
Радовало, например, что летучая таратайка больше не объявлялась. Я даже укрепился в мысли, что был прав и она нам просто привиделась.
Солярис, Андрюха! — разъяснял я себе. — Обыкновенный Солярис районного значения. Только у них там был океан, а у нас лес. Который точно так же копается в твоей замусоренной подкорке, вынает из неё всякую хрень и кажет тебе как на широкоформатном экране…
Правда, параллели с Солярисом предполагали прибытие со дня на день Валентина, скажем. В нерасстёгивающейся рубашке с бутафорскими пуговицами. Который будет стопроцентным Валюхой, но не будет ни в огне гореть, ни в воде тонуть, а будет тянуть из нас изо всех жилы своей запредельной правильностью. До тех пор тянуть будет, пока мы все с катушек не послетаем…
Нет. Не надо Солярис! Только не Солярис. На Солярис хорошо со стороны смотреть, из кресла, когда там Банионис. А когда там ты — художественный подтекст становится собственной мукой. Сострадание и самоедство не одно и то же. От одного катарсис, от другого рак чего-нибудь внутри. И это если сам себя раньше не приговоришь. Так что давайте уж как-нибудь без Соляриса.
