И, конечно, не лгу. Только моя радость никогда уже не будет безоблачной. Что было, то прошло, и утешение одно — в этой расхожей истине.
Она мнет в руках носовой платочек, речь ее сбивчива, Я слушаю сначала рассеянно, но уже с третьей фразы весь превращаюсь в слух.
—…я прямиком в»Чайку», потому что ты говорил, что будешь отдыхать в Эфории, а я помню, что у тебя к»Чайке»пристрастие…
Она говорит в единственном числе, как будто когда‑то не она останавливалась со мной в этом крохотном, как божья коровка, отельчике, затерявшемся среди акаций неподалеку от пляжа,
— Я очень волнуюсь, Аугустин, и на всем свете ты один можешь мне помочь. Просто извелась… Три дня назад пропал Дан… Ну, ты знаешь, мы собираемся пожениться. Я просто с ног сбилась, нигде ни следа, представляешь?
Знаком призываю ее к спокойствию, Она тут же делает паузу, проводит кончиком языка по пересохшим губам, глубоко вздыхает, как на сцене перед трудным монологом, и начинает по порядку:
— Последнюю неделю мы жили под Мамаей, в селе. Нам было спокойно. Дан рисовал — он у меня художник, Дан Сократе, может, ты слышал фамилию, — я повторяла роль на открытие сезона… В пятницу вечером, часов в десять, он сказал, что идет в»Пиратский», захватит чего‑нибудь выпить. Я не очень удивилась, хотя у него не было в заводе пить дома. Ушел и пропал; я сначала не слишком беспокоилась: мало ли, мог кого‑нибудь встретить, у него тут есть знакомые из местных, лишь бы не пил слишком много. Он сердечник. Но он так и не пришел всю ночь, и наутро я заволновалась по–настоящему. Побежала в»Пиратский»: даже если он никого из знакомых там не встретил, его не могли не заметить — у него рыжая борода и рост. Но официанты все как один сказали, что такого не видели. Я прождала еще несколько часов дома: далеко уйти он не мог, он вышел в одной рубашке, без документов и почти без денег. Не дождалась, села в машину и поехала на Вама–Веке. Там мы начинали отпуск, в компании, это уже потом отделились и перебрались в Мамаю. Там его тоже не видели. Ребята шутили, пытались меня успокоить, но было уже ясно: что‑то случилось… Вчера, в воскресенье, я обзвонила все, что только можно: звонила ему на квартиру в Бухарест, в милицию, в»Скорую», даже в морг… Никаких следов. Как сквозь землю. Сегодня утром я вспомнила, что ты в Эфории, и примчалась. Помоги мне, Аугустин!
Она очень красиво произносит это»Помоги мне, Аугустин!», как будто колокольчики переливаются. Я не тороплюсь отвечать — не потому, что не нахожу слов, просто мой голос прозвучал бы сейчас диссонансом. Эхо ее слов, кажется, еще с минуту дрожит в воздухе, и мое молчание весьма к месту. Эффектный момент. Наконец я спрашиваю:
