— Ну, Виорика, которая внучка деда Селима, у него Мирча и живет. Девка в соку, только…
Некое подобие улыбки появляется на ее лице, и, к моему изумлению, она на несколько секунд смолкает. Бывают моменты, когда надо понимать человека без слов.
Что‑то не так с девушкой Виорикой.
— А, это такая с белыми волосами? — Я рискую пойти»от противного», полагая, что внучка деда Селима какой–какой, только блондинкой быть не может. Однако я попал в точку.
— С белыми, с белыми, вот как это!
Всегда‑то у нее под руками цвет, необходимый для иллюстрации.
— Только она крашеная, — говорит женщина, — и на что ей — не пойму, у нее волос черный недлинный, как вороново крыло черный, аж синим отливает, когда она некрашеная.
Не слишком ли много цветов для волос одной–единственной девушки? Подытожим: волосы у нее длинные и обесцвеченные, это дает мне козырь в руки. Только вдруг она окажется в купальной шапочке?
Все же я решаю поискать ее на пляже. Удаляюсь, предварительно поблагодарив женщину, которая не прекращает бормотать себе под нос, как не прекращает развешивать на веревке бесконечные рубашки.
Чтобы выйти на пляж, мне надо свернуть в первую улицу направо, но я сворачиваю во вторую. Это узкий проулок, в который едва ли могла бы втиснуться»дачия-1100». Все же она втиснулась, вот она — во дворе деда Селима. А вот и сам дед Селим, но он на меня ноль внимания. Он занят. Белья он не вешает, он… пилит дрова. На солнцепеке, в самую жару это занятие кажется по меньшей мере анахронизмом, тем более что старик поглощен им всецело, как будто священнодействует, торжественно звеня ритуальной пилой. Что ж, почему бы старику не заготовить себе дровишек, зимой останется только расколоть поленья топором, пока внучка будет нежиться у батарей центрального отопления в студенческом общежитий или, как я предвижу, в однокомнатной квартирке Мирчи Рошу…
Я оставляю старика, пусть священнодействует на здоровье. Несколько минут ходьбы, и я, толкнув калитку, вхожу в еще один не слишком просторный дворик. На этот раз меня встречает старушка. Она сидит на галерейке в потертом плюшевом -каком‑то театральном — кресле и раскладывает на подоле пасьянс.
Я подхожу поближе и здороваюсь. Она поднимает на меня водянистые глаза и — вот это да! — приглашает присесть на лавочку в тени галерейки.
Место не ахти какое удобное, приходится выворачивать шею и задирать голову, но все же лучше, чем кричать с улицы,
Следует получасовой диалог, который я записываю в общих чертах.
