Красные святые. Их имена впечатаны в наш мозг — память о них умрет лишь с последним из нас. Останови нас в предсмертном хрипе, в любовном исступлении, в кличе торжества или битвы — мы тут же выпалим их имена: Зорге, Гастелло, Космодемьянская, Панфиловцы, Матросов, Кошевой, Карбышев. Мы пропитались их отвагой, зазубрили их жития, мы поселили их подвиги в собственной памяти. Их имена мы писали полностью, наши голоса дрожали, когда озвучивали их последние слова. Их фотографии, вырезанные из газет, стояли в красных углах. В тех монументах, что мы воздвигли в их славу, не было ни фальши, ни подобострастия — лишь гордость за то, что они — наши, и еще вызов всему остальному миру. В порывистых, воспаленных юношеских мечтах мы тысячи раз переживали их смерть, подставляя на их место себя. Мы им завидовали, мы их боготворили, мы подстраивали свой шаг под их походку, и радовались, когда в биении собственного сердца угадывали четкую, вечную пульсацию их сердец. И удивительно: даже сегодня наша вера в красных святых не может ослабеть. Оттого, наверно, что мы стареем и все еще живы, и живем дальше, а они умерли в подвиге своем и вечно молоды — и так будет всегда.
Вера в красных святых оживляет религию Победы. "Герои не отдавали свои жизни, если б хоть на мгновение сомневались в грядущей Победе," — так думали миллионы, а потом шли и побеждали — за Панфиловцев, за Космодемьянскую. И умершие герои, переселяясь в сердца живых, доживали до Победы и горевали, и торжествовали вместе со всем своим народом.
Откуда брались красные святые? Из какого теста они были слеплены? Они плоть от плоти мы сами. Советские граждане, обычные люди, не боги и не титаны. Это значит, что вслед за героями подвиг совершал весь советский народ, и святость переносилась на всех нас. И все же это были люди, сумевшие настолько проникнуться верой, что смогли противостоять всей остальной громаде тлена и хаоса, в которой были и одолевающий враг, и вечный страх смерти, и муки умирания и пыток, и кажущаяся беспросветность будущего. Религия Победы жила в красных святых, она преисполняла их решимостью и силой. И значит, мы тоже способны на это. Так вера наша крепнет многократно.
Для русского все его святые, какие были, — православные, красные — равны. Потому как на душу одинаково ложатся, врачуют ее от смерти и изгоняют страх.
Любая жертвенность святого по рациональному разумению своему бесполезна. Напрасны муки Карбышева, ничего не решала смерть Матросова, мало пользы было от пике Гастелло. В них не было ничего, кроме самозабвения и героизма. Но именно подобная бессмысленность героического поступка рождает подвиг. Поступок, совершенный ценой жизни, со столь великой энергией, не зная применимости в рациональной действительности, переходит в иерархию сердца, превращается в духовное подвизание, и на духовную жизнь своего народа оказывает ошеломляющее, чудотворное воздействие. В мгновение, когда истек кровью последний из Двадцати шести, это взвод перестал пребывать в бренной истории войн и государств, но влился в сакральную историю русского духа — непобедимого, противящегося врагу и смерти.
