Раннее утро, ясное, солнечное, но прохладное. С тех пор, что мы в Ужболе, кажется, это первое утро, обещающее вёдреный день.
Неужели дождям конец?
В небе над селом мирно рокочет самолет. Гудение самолета ранним летним утром над зелеными полями и вообще-то, сдается мне, способно настроить на несколько праздничный, приподнятый лад, особенное же удовольствие вызывает этот ровный, звенящий гул, когда знаешь, что самолет уничтожает злейших врагов урожая — сорняки.
Наш молодой председатель охоч до всего нового. Он исполнен чистой веры в это новое, той веры, какая свойственна советскому человеку тридцати без малого лет, воспитанному в глубоком уважении к научным открытиям, к новаторству вообще. Прослышав о химическом способе уничтожения сорняков с воздуха, он заключил договор с учреждением, ведающим сельскохозяйственной авиацией, и в Ужбол прилетел самолет.
Время от времени самолет умолкает. Я догадываюсь, что летчик израсходовал химикаты и теперь приземлился, чтобы взять новые.
Но вот самолет умолк и одновременно стало темно в избе, словно поющий этот звук как-тр был связан с солнечным светом, — то ли он сам светился, то ли солнце надавало высокий, звенящий звук.
Стало накрапывать. Полил мелкий, спорый дождик. Он смоет яды, рассеянные самолетом. Можно считать, что работа пропала.
Так вот оно и случается в сельском хозяйстве. Самая совершенная новейшая техника — плод разума человеческого — зависит здесь часто от стихийных сил природы, неспособна противоборствовать им.
И не скоро еще, к сожалению, человек наденет узду на природу.
Вот и получается, что в довольно среднем колхозе самолет уничтожает сорняки, в крестьянской избе слушают по радио беседу о мирном использовании атомной энергии, и тут же — подлейший дождик. И разговоры о том, что если погода не установится, то как бы не пришлось зимой крыши раскрывать: нечем будет кормить скотину. Конечно, до этого не дойдет, чтобы раскрывать крыши, да их почти и нет в колхозе, соломенных крыш, но сами по себе разговоры эти существуют, и они как бы из другого века, где была лучина, где бытовали слова: ослаб, обесхлебел, обезлошадел…
Тот век давно уже сгинул, а дождь-сеногной остался.
* * *
Резкий, холодный ветер продувает насквозь улицы Райгорода. На тротуарах и мостовых не осталось ни бумажки, ни соломинки, разве что под заборами и стенами домов, куда их несет ветром. Неяркое солнце светит, но не греет. Мертвенно блестит озеро. На противоположном берегу озера, который сейчас в тени, едва виднеются колокольни церквей над кучно стоящими избами селений. Взгляд способен охватить сразу не меньше десятка сел. И то, что села стоят так близко друг от друга, и то, что так теснятся избы, — все это говорит о том, что люди живут здесь давно, что еще в давние времена было их здесь «без числа», почему и селились они тесно.
