— А не обманет меня Кащей?
— Такого за ним никогда не водится.
Вечером мы пришли с Шуриком к Касторскому.
— Фу! — ласково пропел Касторский в сторону Шурика, и тот повалился на бок, подняв лапки.
— Я пришел, чтобы уточнить ваш заказ, — с достоинством сказал я.
— Какой заказ?
— Двадцать сюжетов для сауны…
— Ты что-то перепутал. Ну-ка, поясни…
Я рассказал о Долинине. Касторский схватился за живот:
— Ну и барбос твой друг. Ну и сука! Ну попляшет он у меня… А ты что, вправду художник? Мог бы это чучело нарисовать? — показал на Шурика.
— Мог бы.
— А меня? А меня? А меня? — раздались голоса за моей спиной. Я обернулся и увидел полуобнаженных девиц.
— Брысь, — шикнул на них Касторский, и те исчезли. — Что нужно, чтобы приступить к работе немедленно?
— У меня все есть: кисти, краски, разные жидкости. Можно холсты на подрамниках купить.
— Сколько берешь за портрет? — Я молчал. — Что молчишь?
— Я подумаю. А вдруг не понравится.
— И то верно.
— Я пока сделаю карандашные наброски. — Мне тут же принесли карандаши и бумагу.
Через полчаса дюжина молодых людей расположилась у бассейна. Во время трапезы Касторский хлопнул в ладоши, и к бассейну подбежал Шурик в собачьей шкуре с лицом и ногами, залепленными волосами. Он стал принюхиваться к дамам, что вызвало у окружающих смех. Дамы повизгивали, а Шурик выражал некоторое нетерпение, расположившись у ног совсем юной девицы по имени Аннушка.
Аннушка кормила Шурика с руки, и "пес" счастливо поскуливал. Затем Шурик стал проявлять активность: целовал даме ручки, ножки, животик. А когда зубами сорвал с нее бикини, Аннушка закричала и побежала прочь, отдаляясь от бассейна. Шурик, согласно собачьим традициям, бежал на четырех лапах. У дерева он остановился, поднял левую ногу, и из его собачьего одеяния вывалились что-то очень похожее на кусок ливерной колбасы. Девица снова взвизгнула и побежала. Шурик настиг бы Аннушку наверняка, если бы та не бросилась в воду. Шурик последовал за ней. В конце бассейна он ее догнал и под общие рукоплескания публики стал ласкать пойманную нимфу. Питбуль скулил, лаял, сгибался и разгибался, а юная дама под бурные аплодисменты кричала: "О, мой Шурик!"
После окончания оргии Шурику выдали 400 баксов, а даме на 100 долларов больше.
— В чем дело? — удивился Шурик.
— За все надо платить, собачонок. За удовольствие тоже.
— Я трудился, как мог.
— Фу! — закричал Касторский, не терпевший возражений, и Шурик брякнулся на спину, задрав руки и ноги.
