Он также дал мне понять, что ситуация крайне сложна, что я так или иначе совершил преступление. Я довольно легко освоил ход его рассуждений: если один человек, это я, стрелял в другого человека, а в стрельбе не было необходимости, то стрелявший непременно должен быть обвинен в попытке убить другого человека.
Я рассказал Солину о Лукасе, а он мне не поверил. Он вообще мне не верил. Я показал ему выбитое окно, а он заявил, что окно мог вышибить любой человек.
Я требовал данных экспертизы: сам видел криминалистов, ползавших по полу. Но оказалось, что у них не нашлось достаточно убедительных данных о том, что в моей комнате находился посторонний. А в том, что эти улики не собраны, дескать, была и моя вина. Я, видите ли, едва не умышленно вылил ведро воды на пол.
Линолеум настелили недавно, и вода держалась бы сколько угодно. Но чтобы не ходить по воде, я бросил на пол мешковину и куски старого холста.
— Странно вы повели себя в этом случае. Вылить ведро воды на то место, где лежал ваш Лукас, — это же надо умудриться! Совсем непонятно.
— Я же нечаянно. Поймите! Меня убить хотели! — едва не плакал я.
— Кто вам сказал, что вас хотели убить? Несуществующий Лукас?
— Лукас.
— Предположим, он это сказал. Но он же, сбежав, обманул вас. Почему вы не допускаете мысли, что он и в тот раз вас обманул, сказав, что вас хотят убить?
Все запутывалось с такой ошеломительной быстротой, что у меня голова постоянно кружилась. Появилось состояние замороченности. А Солин интересовался, не бывали ли у меня или у моих близких галлюцинации и другие отклонения психического порядка.
Наша беседа длилась до обеда. И чем больше я раздражался, тем, я это явственно чувствовал, сильнее Солин укреплялся в своей правоте.
Его правота сводилась к тому, что он, следователь, из самых гуманистических побуждений не позволит во вверенном ему районе нарушать кому-либо законность.
В данном случае это нарушение заключалось в превышении пределов необходимой обороны.
— Ну спросите у соседей! У Соколова спросите! — требовал я.
— А что соседи? Никто не видел выдуманного вами Лукаса. Но все слышали, как вы палили из ружья.
— А что говорит раненый?
— Он пока не в состоянии давать показания.
— Значит, вы мне не верите?
— Нам нужны факты! Факты и еще раз факты!
— Ну тогда черт с вами! Арестовывайте меня и сажайте в тюрьму!
— А это, простите, дело наше.
На следующий день в назначенный час я был у Солина, где меня снова допрашивали и где мне предложили подписать протоколы.
