- А ты, похоже, все врешь.
- Ничего я не вру. Выпустите меня немедленно, я опоздаю на самолет.
- Это уж точно, на самолет ты опоздаешь. Сейчас признаешься, кто ты такой и зачем сюда явился, или попозже? Все равно ведь придется...
- Я требую, чтобы мне объяснили причину ареста!
- На это у меня полномочий нет. Я уполномочен только передать тебя сотрудникам госбезопасности для допроса.
Полицейский кивнул, спутники Юсефа рывком подняли его на ноги и поволокли к выходу.
На шоссе стояла машина, пленника запихали на заднее сиденье, с обеих сторон уселись сопровождающие - он заметил на месте рядом с водителем свой рюкзак.
Машина рванула с места и понеслась по направлению к городу.
- Моя бы воля, - сказал сосед справа, - я бы всех этих сионистов перерезал к черту. Баб просто так, а мужикам сначала бы яйца повырывал.
- Неплохая идея, - согласился его напарник.
Первый повернул к Юсефу тяжелое небритое лицо:
- А ты что скажешь по этому поводу, дружище Осман из Алжира?
- Правильный ход, - произнес Юсеф, стараясь придать голосу оттенок одобрения.
- Слыхал? Наш приятель Осман считает, что ход правильный. Так я тебя понял? - последовал болезненный удар кулаком под ребра.
- Если бы ты мог, ты бы резал их, а, Осман?
- Без всякого сомнения.
- Он одобряет насчет кастрации евреев, - хохотнул второй. - Ты свидетель, он сказал: без сомнения.
Удар под ребра с другой стороны.
- Скоро увидим, правду ты говоришь или врешь, - подытожил первый.
Машина все больше удалялась от спасительного аэропорта, и Юсеф, пытаясь приготовиться к тому, что его ждет, с отчаянием думал, что допроса ему не выдержать.
- Твое имя Шахид Осман?
- Да.
- Из Алжира? Журналист?
- Да.
- Но в Алжире в министерстве информации о тебе никто слыхом не слыхал.
В ответ молчание.
- Ты лучше отвечай. С тем, кто молчит, мы не церемонимся. Это пока еще цветочки...
- Я журналист, приехал, чтобы писать о жизни в Сирии и других странах, - его слова прозвучали неуверенно и как-то безнадежно.
Разум пленника отказывался служить ему. Казалось, между Юсефом и тем, кто его допрашивал, воздвигнута стеклянная стена - оттуда доносились смутные, неразборчивые, непонятные вопросы. Он сидел на стуле, и малейшее движение причиняло ему невыносимые страдания, вся спина от шеи до ягодиц представляла собой сплошную рану, рубашка, пропитанная кровью, прилипла и, стоило шевельнуться, - боль пронзала его как ножом. Его били до потери сознания, дважды приводили в себя уколами - и принимались бить снова.
