— Двадцать два.
— Тю-у-у-у. А до сих пор в Михалках ходишь. Будь ты отныне Михайло. Бывай!
Верный Бурко с места ушел вскачь, разгоняясь для прыжка. Молодой порубежник потер глаза.
— Михалко! Это что, взаправду Муромец был? — крикнули сверху.
Парень расправил плечи:
— Был Михалко, а теперь Михайло! Сам Илья Муромец так нарек!
* * *
Илья не знал, как Бурко ухитряется в темноте угадывать, куда скакнуть в очередной раз. Доверившись коню, он просто любовался тихой ночью. Ни облачка на небе, звезды светят ярко, пересекают небосвод падающие огни. В бледном свете луны видны проносящиеся тени — то сова пролетит, то нетопырь, то ведьма. На Востоке встает зарево — горит подожженная перед печенегами степь, иногда внизу мелькают огоньки — то ли станица ночует, то ли караван ладит перед войной проскользнуть, а то и смерды чьи-то решили подальше от княжьей руки в степи зажить, надеясь, что печенеги не найдут.
— Эй, ты там не уснул? — не оборачиваясь, спросил Бурко.
— Да нет, Бурушко, я вот смотрю и думаю: до чего же все соразмерно устроено на земле, так чего нам спокойно не живется?
Бурко помолчал.
— Ты это к чему спросил?
— Да так, просто подумалось. Звезды светят, Днепр течет, леса стоят, места в степи — самому подумать страшно. Чего воевать-то?
— Научил я тебя читать на свою голову, — вслух заразмышлял Бурко. — Илья, в этой степи тысячу лет назад воевали. И две тысячи. И три. Потому — такова природа человеческая.
— Да ну тебя, я же серьезно!
— Я тоже. Вам, людям, вечно чего-нибудь не хватает. А раз не хватает, надо пойти к соседу, посмотреть — а может, у него в избытке? Может, оно ему и не надо? Вот и воюете.
— А кони не воюют?
— Нет, мы только из-за кобыл деремся.
— Поди ж ты...
Бурко мерно взлетал над степью, одному ему известно как находя место, чтобы толкнуться снова, друзья говорили о загадочной природе человеческой и конячьей, о бабах и кобылах, о природе человеческой власти, опять о бабах (ну и кобылах тож), о том, как дивно хороша ночная степь летом, и снова о бабах (которые кобылы — куда без них). Утро пришло незаметно.
* * *
— Ну, вот тебе и Застава, Илья Иванович, — сказал Бурко, стоя на обрыве над головокружительной днепровской кручей.
Прямо под ними Днепр, зажатый огромными скалами, большими валунами и всякими другими каменюками, ярился, бил крутой обрывистый берег, и вообще всем видом давал понять, что здесь плавать может только рыба. Потому с незапамятных времен вокруг каждого Порога шел волок
