— Ну, так это, может, пойдем отсюда? — спросил Илья.
— И то, пока не забеспокоились.
Илья шагнул к двери первым, отворил ее для Владимира. На золото платья посыпался песок. Князь поднял голову и взглянул на разбитый, покореженный косяк.
— Я починю, — быстро сказал Илья. — Ну, может не сам, но мастеров найму. Немецких. У меня на Почайне горшок с дирхемами зарыт.
Князь пожал плечами, фыркнул и вдруг в голос, по-молодому захохотал. Илья почесал затылок, неуверенно улыбнулся и тоже засмеялся. Смеялось обоим легко, так что наверх Илья выполз, опираясь на стену и придерживая другой Владимира, который уже с трудом стоял на ногах.
— М-мастероов... Не... Не-ме-ецких, — в перерывах между приступами гоготания сипел Владимир.
— А... А ты-ы... каких хотел? — точно так же задушенно отвечал Илья. — Если наших... ки... киевских... так они ключами... от погреба твоего... завтра на торгу промышлять станут... «А вот кому ключи от княжо... княжого подвала! А от тюрьмы да от сумы не зарекайся!»
Обоих скрутило еще сильнее, так, хохоча и задыхаясь, вывалились во двор... Глаза не сразу привыкли к свету, Илья, пошатываясь, прикрыл их ладонью козырьком... И хохот сразу отрезало.
Площадь перед теремом была полна народу. Люди стояли тесно, плечом к плечу, на мощеном дворе, на улицах, что вели к Десятинной, кто помоложе, забрался на крыши и заборы. Все смотрели на него, смотрели с надеждой, со страхом, с радостью. Купцы и ремесловые мастера, мужики, дружинники, молодые и старые, мужчины, женщины, дети. Илье вдруг стало страшно, настолько страшно, что захотелось убежать обратно в погреб, захлопнуть за собой не раз обваленную дверь и крикнуть Чуриле, чтобы запер с другой стороны.
— Что же ты не сказал, княже, — тихо прошептал он.
— Из гордости, — так же тихо ответил Владимир. — Хотел, чтобы ты по моему слову из погреба вышел.
— А и хорошо, что не сказал, — Илья искал в толпе знакомые лица. — Бог знает, вышел бы тогда... — вон стоит среди молодых воинов Сбыслав.
— Что так?
— Страшно, княже. Они же все только на меня надеются. — Апраксия со своими боярынями была в первом ряду.
— Или зря надеются?
— Не знаю, — он посмотрел на князя сверху вниз. — Но... Что смогу, сделаю. Богатырь я или не богатырь?!
Он повернулся к Десятинной, перекрестился, повернулся к людям, поклонился в пояс, коснувшись пальцами земли.
— Простите, люди добрые, грешен перед вами. Я... — он запнулся, опустил голову, не зная, что сказать.
Киевляне молчали. Илья понял — сейчас или никогда. Горло давило, словно вражьей дланью, не хватало дыхания. Муромец ухватил ворот обеими руками и рванул, как на свободу, раздирая рубаху до пояса.
