— Ты, Илья, мне вот что скажи... Ты ко мне в терем... Ты просто так ходишь или еще зачем?
Илья, не сразу поняв, почесал в затылке:
— Ну, не просто так, конечно. Тебе доложиться, ну, песни там послушать, на пиры опять же. Или с Апраксией поговорить.
— А с Апраксией о чем говоришь? — не отставал пытливый Владимир, наставив строго бороду в грудь Муромцу и стараясь что-то высмотреть во взгляде Первого Богатыря.
— Так это, умная она у тебя, — как-то особенно незло улыбнулся Илья. — Ее просто послушать приятно. И знает уйму всего, и совет может дать. А давеча вот спрашивала, когда у нас сыновей на коня сажают, она же на сносях.
Тут Илья рассмеялся.
— Ты чего ржешь? — озабоченно спросил князь.
— Да она меня тут спрашивала, чего, мол, я неженатый? Говорила, что, если русские не нравятся, она из Царьграда кого-нибудь вызвать может или к варягам сватов послать. Нехорошо, мол, Первому Катафракту без жены ходить.
— А ты что?
— Да я так, шутейно ответил. Сказал, что на Руси женатый, одну ее беречь должен. А ты чего спрашиваешь-то, княже?
Владимир посмотрел в сторону.
— Да подходил туг один, Твердята, может, слышал?
— А, кособрюхий... Не понимаю, княже, зачем ты их при дворе держишь. Ни в бой, ни в совет, только пузо перед собой таскать.
— Зачем держу — не твоего ума дело. Говорил он, что вот ходит-де к твоей жене Илейка, а зачем ходит — непонятно, не пошли бы слухи нехорошие, что князь у нас теперь...
— Вон оно что... — Терем качнулся, белый мрамор стен почему-то покраснел, и словно со стороны услышал Илья свой голос, глухой и низкий: — А ты сам-то как думаешь?
— Ты на князя не рычи, — спокойно ответил Владимир. — Твердяте сейчас батогов на конюшне прикладывают, потому что думаю я — не о моей чести он заботится, а о том, чтобы я твою голову снял. Хочу у тебя спросить, Первый Катафракт, не как князь у дружинника, а как у мужей принято.
Красная пелена сменилась розовой, а потом и вовсе развиднелось.
— Ты Данилу Ловчанина помнишь, княже? — тихо спросил Илья, глядя в сторону.
Князь вынес удар, не дрогнув.
— Помню.
— Так вот, князь Владимир Стольнокиевский, тогда мы все, сколько было нас на Заставе, дали клятву друг другу, что никогда ни один из нас даже в мыслях больше такого не совершит. Понимаешь меня? А слово я держу. Хорошо у тебя в тереме бывать, спокойно тут, жизнь другая, не такая, как у меня. Потому и приходил. Ни своей, ни ее, ни твоей чести никогда я порухи не делал, если хочешь, откажи мне от дома, только уж сделай это на людях, раз слухов боишься.
