Илья Муромец | страница 21
— Мне у тебя прощения просить? — захрипел Владимир. — Великому князю земли Русской у мужика муромского? Да ты от хмеля еще, я вижу, не отошел! Может, в ноги еще тебе поклониться?
— Это ты, князь, сам решай, — усмехнулся богатырь. — Подумай, повспоминай. Всех вспоминай, княже! Сухмана[14] вспомни, Дуная[15], Данилу Ловчанина...[16]
Владимир побледнел, на лбу выступил пот:
— Нашел время...
— Другого времени у нас не будет, ни у тебя, ни у меня. Как надумаешь, дай мне знать.
Князь хлопнул дверью так, что от косяка песок посыпался. Илья снова открыл книгу, стараясь отогнать поганые мысли. Вроде и сделал все правильно, но на душе стало только поганей. На ум пришли стихи поэта из далекой Поднебесной земли:
Стихи переложил несколько лет назад верный Бурко, искусник Алеша сложил на них песню, и так она полюбилась богатырям, что каждый тихий вечер, выпив меду или ромейского вина, Застава, встречая закат, орала со слезою в голосе:
Над просторами Поднепровья неслась, бывало, ставшая своей уже песня из Поднебесной:
Богатырь увлекся, и стены уже дрожали от мощного голоса:
Илья не заметил, как снова отворилась дверь погреба. Не шумели в этот раз у входа, не толпились.
— Хочу надеяться, Илиос, что ты встретишь другую невесту.
Песня оборвалась, Илья медленно, не веря, повернулся:
— Княгиня?
Никто из богатырей Рубежа не ходил с посольством в Корсунь добывать Владимиру супругу. В степи было неспокойно, ромеи, ладя избежать высокой чести породниться с русским князем, науськивали печенегов на Киев, в порубежье шла тихая, не прекращающаяся ни на день война. В Киеве сыграли свадьбу, народ гулял неделю. Степь пожелтела, потом укрылась снегом, а мира на границе все не было. Лишь весной пришли послы от ханов, прося передышки. Поредевшие орды откочевали к Итилю