А ныне, говорит, «мы ж на все вопросы отвечаем теперь по-другому». На все!.. Это кто же — мы? Это на какие ж вопросы? Например, на существенный вопросик: «Что делать, если население страны ежегодно убывает на 800 тысяч душ?» я лично и пятьдесят лет тому назад, когда мы в вами, Лёва, работали в «Литгазете», и ныне ответил бы одинаково: «Надо свергать правителей, судить их и ставить во главе страны разумных, честных и грамотных людей». А вы, Лев Александрович — «по-другому»! Так не таись — как? Свобода ж…
Дополз я ещё до строк о том, где, рассуждая о шукшинском романе «Я пришёл дать вам волю», критик заявил, что «при советской власти с её марксистским базисом»… Фи-фи!.. «не больно-то различались понятия свободы и воли». И вот только теперь раскумекали мы это благодаря философам прошлого. Это похоже на то, как Надежда Мандельштам уверяла, будто в Советское время не употреблялись слова «честь» и «совесть». Но, помилуй Бог, могу напомнить множество примеров ясного понимания помянутого различия, чему «марксистский базис» ничуть не мешал, но приведу лишь один, что сейчас под рукой. Ещё в 1976 году я написал стихотворение «Случай под Одессой». Это рассказ о действительном факте: Пушкин, будучи в южной ссылке, однажды удрал от всякого начальства и в чистом поле набрёл на воинскую часть, которая приветствовала его пушечным салютом. Так вот,
Он убежал за город, в поле.
И долго брёл. Какая тишь!
В душе ни горечи, пи боли.
И не свобода здесь, а — воля!
Вот руки вскинь — и полетишь…
И никаких философов прошлого не потребовалось мне.
Дальше продираться сквозь завалы и ограждения бесчисленных скобок, кавычек, многоточий, вопросительных знаков (и это писатель пишет о писателе!) я по ветхости здоровья не мог. Да так и не понял, что же всё-таки хотел автор сказать, ядро ореха-то в чём? Впрочем, возможно, он в этом и не виноват, просто у меня, не удивительно, уже одно полушарие в полной отключке.
А рядом в «ЛГ» статья «Приговор Стеньке Разину» Юрия Скопа, давно живущего в Риге. Он «с большим душевным теплом рассказывает о судьбе так и не появившегося на экранах фильма о Разине». Впрочем, фильма-то и не было.
Статья начинается с неубедительных лингвистических изысканий: «Искренность, ведь она от иска, да?» От судебного, что ли? Да ничего подобного. Она скорее от изменившегося «корня»: искоренность, т. е. слова или чувства из корня, от корня. Вот почему, говорит, в моём рассказе «требуется чего-то покрепче, может, от крови? ОТКРОВЕННОСТИ?» И опять мимо. Корень здесь не «кровь», а «кров», т. е. кровля, покров, что отбрасывается в порыве откровенности.
