Кажется, в один из таких рейсов он рассказал мне о том, как в Нахичевани, будучи заключенным, нечаянно задавил человека. Он работал на строительстве железной дороги, возил рельсы. В одном из азербайджанских сел какой-то мальчишка, чтобы покататься, из озорства, на ходу зацепился руками за рельсы между тягачом и прицепом. Но сорвался и попал под колеса прицепа. Машина, везущая рельсы, была такой тяжелой, что отец даже не заметил, что заднее колесо переехало упавшее тело. Выяснилось это, когда он прибыл на место разгрузки.
На следующий день вызвали в местную милицию.
Отец понимал, что ему, заключенному, могут только добавить срок. Человек он конченый, сидит «за политику». Кому охота разбираться? И был ошеломлен сообщением, что его не считают виноватым и не станут привлекать к ответственности за гибель азербайджанского мальчика. После этого он уверовал, что справедливость может улыбнуться даже самому бесправному. Что никогда не надо отчаиваться. Ведь вокруг много правдивых, добросовестных людей, которые могут придти на выручку даже в самую смертную минуту.
* * *
Так уж вышло, что осенью 1953 года в школу я пошел в Абхазии. В 1 «В» класс сухумской мужской школы № 2 имени А.С. Пушкина. До сих пор с благодарностью вспоминаю свою первую учительницу Вассу Ивановну Островскую.
Сухуми был городом многонациональным, поэтому среди моих товарищей и одноклассников, не делавших, правда, никаких различий по национальному признаку, были мингрелы, русские, абхазы, грузины, армяне, греки и даже прибалты. Во втором классе учился будущий политический лидер абхазов Владислав Ардзинба. Среди ребят постарше, пятиклассников или шестиклассников нашей мужской школы № 2, ловкими футбольными финтами отличался будущий народный артист СССР, замечательный тенор, солист Большого театра Зураб Соткилава. Позднее он станет мне другом. Таким же, как будущий корреспондент газеты «Комсомольская правда» Александр Кутателадзе, более известный как литератор Александр Потемкин.
В слово «будущий» я вкладываю особый смысл. Будущее делало нас равными, и на улице Бараташвили, в районе знаменитого обезьяньего питомника, все мои товарищи по детским играм, как правило, уступавшие мне должность командира, учились товариществу, отваге и великодушию. Ребята мы были, прямо скажем, подвижные. Многие носили рогатки. Легко дрались и легко мирились. Наши самодельные бомбы, шумные, но, впрочем, почти безопасные — могли рвануть в самый неподходящий момент у стены летнего кинотеатра или в многоголосом сухумском дворе.
