- Сынок! - хрипло вскрикнул дед Галим и подался ему навстречу.
- Успокойтесь! Не окликайте его!
- Папа[?] Па-па[?]
- Гумар!
- Па[?] па, - выговорил из последних сил Гумар и смолк. Отяжелевшая голова медленно повернулась в сторону лежащего рядом Хайдара.
- Сынок! - пересохшим ртом пролепетал дед Галим.
Перепуганный Хайдар цеплялся беспомощным взглядом то за врача, то за Галима, то за медсестру. Медсестра, быстро обретя спокойствие, начала вводить иглу шприца в вену Хайдара.
В палате воцарилась тишина. И только Галим, съёжившись в дрожащий комочек, трясущимися заскорузлыми ладонями смахивая слёзы с дряблых щёк, изрезанных глубокими морщинами, беззвучно всхлипывал, отвернувшись к стене. С его губ, словно далёкое, неведомо откуда доносящееся эхо, срывалось несвязное:
- Сы-ы-н-о-очек, с[?] ы[?] н[?] о[?] к[?]
Перевёл Наиль ИШМУХАМЕТОВ
Маржя - иронично-уничижительный аналог выражения "русская баба", произошедший от русского имени Марья.
Карчык (тат.) - старуха, бабка.
Перо
Адель ХАИРОВ
Как-то копался в рукописном отделе редкого фонда Библиотеки им. Лобачевского, и там мне открылся забытый мир всевозможных восхитительных почерков казанских писцов, сто лет назад усердно скребущих перьями в своих тусклых казённых кельях. И у каждого из них был свой узнаваемый почерк!
Если надо было торжественно и высокопарно изложить на гербовой бумаге, где каждая буквица, как греческая колонна, то, так и говорили, обратитесь к господину Фрязину на Воскресенскую. Если же требовалось составить прошение в департамент, которое можно сухонько и по-простому, где буковки суетливые и сутулые, как чиновники в шинельках, то показывали в сторону Поперечно-Грузинской к писарю земской управы Ивану Шаляпину (кстати, отцу всемирно известного баса). И добавляли: если только они трезвы будут-с, иначе бумагу вином зальют!
Конечно, были в этом деле и свои виртуозы. В такие завитушки буквы закручивали, что выходило, как у Пушкина! Буквы превращались в растительный орнамент или клубок змей, и разобрать такой почерк было делом нелёгким. Вензеля всякие такими кренделями или круассанами выводили, что смысл письма как-то незаметно уходил на второй план, зато оставалось искусство каллиграфии. Но каллиграфия не предполагает работу мозгов. Здесь важен полёт руки, а не мысли. Такое письмо было рассчитано на быстрый эффект, оно должно сразу же после взламывания сургуча пустить цветочную пыльцу в глаза и расположить адресата.
