Литературная Газета 6347 (№ 46 2011) | страница 57



Однако тиражи предыдущих двух томов Собрания сочинений не залежались на полках. Хочется верить, что и последний том найдёт своего читателя. Рука мастера, великая русская школа словесной живописи чувствуются даже в беглых набросках: "В апрельском, ещё сквозном, лесу всё было так напряжено, так переполнено, что пень от спиленной зимой берёзы был покрыт розовой шапкой пены, а рядом корень этого пня пустил по земле целый ручей сока, и к этому ручью со всех сторон слетались пчёлы, шмели, первые бабочки и ползли муравьи".

Проза Юрия Казакова похожа на такой вот сквозной и полный жизни весенний лес.

Геннадий РУКОЛАДОВ

Породниться с Тартюфом

Породниться с Тартюфом

ПРЕМЬЕРА



"Тартюф" Мольера отнюдь не принадлежит к забытым пьесам. Только в Москве эту комедию сегодня можно увидеть в МХТ им. А.П. Чехова, на Таганке, в Ленкоме, на Перовской, в театральном центре "Вишнёвый сад", а теперь и на Малой Бронной. И это происходит при условии, что у Мольера нынче нет никакого юбилея. Отчего же тогда, спрашивается, такой интерес? Да всё дело в самом Тартюфе, с которым человечество никак не может расстаться.

"Тартюф - это невидимка. Тартюф - это вера, Тартюф - это грех и чистота, молитва и сладострастие. Это наша надежда и пощёчина. Это истина и пародия. Это смысл и насмешка. Это он, это мы. Это было и всегда будет. Ныне, присно и во веки веков. Тартюф", - считает режиссёр Павел Сафонов, предваряя нашу встречу со своим спектаклем. Скажем прямо, взгляд у молодого режиссёра не слишком оптимистичный. Но, с другой стороны, откуда взяться особому оптимизму в наши-то дни, когда мы говорим одно, подразумеваем другое, а делаем и вовсе третье. И в искусстве, и в жизни[?]

Когда в довоенном МХАТе выпустили "Тартюфа", критик Ю. Юзовский отметил, что в центре спектакля оказался вовсе не ханжа Тартюф, а влюблённый в него Оргон, который и слушать не хотел, что ему говорили о Тартюфе домочадцы. Критик упрекал режиссёра М. Кедрова за то, что он то ли по скромности, то ли по какой-то другой причине отодвинул на второй план актёра[?] М. Кедрова, а ведь он играл Тартюфа! Какой бы мог получиться спектакль, если бы М. Кедров - Тартюф на равных вёл бой с В. Топорковым - Оргоном!

Павел Сафонов ни в коем случае не стремится облагородить негодяя. Вместе с Виктором Сухоруковым - удивительным актёром - он так выстраивает линию поведения святоши, что Оргон не может этого не заметить. Однако Александр Самойленко - Оргон оказывается "католичнее папы римского". Он не хочет ничего замечать и твёрдо стоит на своём. Сафонов полагает, что дело здесь не только в упрямстве или близорукости Оргона. "Люди пытаются отыскать что-то или кого-то, кто был бы достоин любви и поклонения, в кого можно было бы верить. В этой вере их безопасность, защита от бессмысленности жизни, надежда, что есть кто-то или что-то, ради чего стоит жить. Оргон хотел осчастливить мир, но у него - при всех чистых помыслах! - был расчёт. Он мечтал породниться со святым, стать его братом, да ещё чтобы все увидели, что это он, Оргон, одел и накормил этого человека. В этом было его тщеславие и самолюбование, несмотря на всю надежду", - считает режиссёр. И в этом, на мой взгляд, таится главное его открытие. Разве не знаем мы и нынешних Тартюфов, и нынешних Оргонов?! Нет, неслучайно в 1664 году пьеса была строжайше запрещена, и если бы Мольер не догадался спустя пять лет придумать новый финал, в котором справедливый и всемогущий король наконец-то наказал пройдоху, вряд ли бы комедия увидела свет рампы. Ну а с тех пор мало что изменилось в окружающем нас мире. Мольер, согласитесь, не может за это нести ответственность.