Поздно! Движимый такими невероятными открытиями автор начинает «подозревать чувственность» даже «у мышей». Размышления о «чувственности мышей» естественным образом приводят его к мыслям о женщине; «о женщине вообще» и о жене в частности. Размышления о жене заканчиваются мыслями о смерти. Мысли небогатые. Но – характерно.
ПО СЛЕДАМ ДЕРЕВЕНСКОЙ ПРОЗЫ
О городе, точнее о столичном мегаполисе, Пьецух пишет с нелюбовью. Оно и понятно, потому что здесь «господствующий элемент народонаселения – уголовник». Каковое обстоятельство, как и жена, опять же наводит на мысли о смерти. Возможно, даже насильственной. С элементами грабежа.
Поэтому автор устремляется «за 101-й километр», сиречь в деревню.
Деревня преображает. Тут-то уж точно – тишь да благодать. Даже за будущее писателя успокаиваешься: мол, и не такие души деревенская тишина врачевала.
И в самом деле: петух поёт… косу точат… народ деревенский «по-своему замечательный»… Но знаете, даже из этой идиллии нет-нет да и брызнет: «Я, в общем-то, хорошо себя чувствую, но струя, конечно, не та». Это народ о себе, в смысле – о струе.
После «струи» – сразу же и с пафосом об Энгельсе, Фейербахе и бытии Божием (это уже не народ, а Пьецух).
Скромно и со вкусом. На несколько абзацев. Бытие доказано.
Вот, собственно, и всё «Искусство существования».
Что ж, доброжелательно допустим мы, эссеистика не самое лучшее в человеке, зато художественное в нём, оно… Словом, впереди сладостное чтение самой прозы автора. С небольшим отступлением. Очень уж захотелось обратиться к начинающим писателям: если вам не терпится сразу стать знаменитыми и получать по десять долларов за строчку, как Хемингуэй, не вздумайте сидеть ночами и по сто раз переписывать свои опусы. И упаси вас Бог страдать! Главное – придумать нужное название. Хотите прославиться, назовите свою повесть по-взрослому… ну хотя бы «Старик и поле». Или «Над пропастью в овсе». И всё! Издатели в обмороке, публика в восторге, вы в шоколаде.
Ведь скромность не столько украшала великих, сколько мешала им. Вот Вячеслав Алексеевич это ещё двадцать лет назад понял и назвал свои наблюдения над миром и над собой соответствующе: «Я и море», «Я и потустороннее», «Я и перестройка» – и т.д. Предметов-то в мире великое множество, а я, как известно, один. Так что, юные достоевские, овладевайте методом, учитесь у старшего товарища, слава богу, жив и нас своими откровениями радует.
Вот, допустим, рассказ с трогательным названием «Жизнь негодяя». Если вкратце: это жизнь земляной жабы, пересказанная земляной жабой. Исповедь земноводного во втором лице и в третьем поколении. В ней автор, что называется, сурово обличает и отчасти даже бескомпромиссно вскрывает. Нужное подставьте сами. Написано специально для журнала «Знамя». Эксклюзив 1989 года. Может быть, и не для «Знамени», но срок годности всё равно вышел. Уже и не попахивает. Выветрилось.
