И все завертелось вновь: огни, синтезатор, актриса в свадебном платье.
Я спела «Материалистку» три раза подряд. Меня уже тошнило от собственного хныкающего голоса. Разве они не видят, как мне все это ненавистно? Юдзи придет в ярость, когда я расскажу ему.
– Хорошо, – сказал Ямагава-сан после третьего исполнения. – Пора вам присесть и отдохнуть.
Я села на кожаный диван, задыхаясь и пытаясь вспомнить, какие лицевые мышцы отвечают за улыбку. Затем потянулась к своему виски, но мне никак не удавалось протолкнуть напиток внутрь.
– Хорошо спето, Мэри, – похвалил Ямагава-сан. – Она хорошо поет, не правда ли, Хиро?
– Простите, Ямагава-сан, – отвечал Хиро, – но я плохой ценитель.
– Да все нормально, я и сама знаю, что у меня ужасный голос.
Боюсь, что я сильно преуменьшила правду.
Хиро предпочел промолчать. Я глотнула еще виски.
– Разве Хиро не красавец? – спросил Ямагава-сан явно только для того, чтобы поиздеваться над своим блудным сыном. – Даже без половины лица?
К горлу подкатила тошнота. Чего ради он так унижает его?
– У меня есть парень, так что мне трудно судить о красоте другого мужчины.
Я попыталась рассмеяться – смешок вышел довольно жалким и неубедительным.
Ямагава-сан рассмеялся в ответ.
– А я? – спросил он. – Вы находите меня привлекательным, Мэри?
– Ямагава-сан, не смущайте меня!
Босс якудзы допил виски. Он снова взялся за пульт, нажимая на кнопки, словно слепой, разбирающий шрифт Брайля. Неужели Ямагава-сан снова заставит меня петь? Ни за что, только не сегодня. Скажу, что горло пересохло.
Показывая пультом на экран, Ямагава-сан взглянул на меня и улыбнулся.
Жаркое неуклюжее солнце недобро ухмылялось, освещая клетки эпидермиса на моем затылке. Вцепившись в выпуклости стены, я, словно снайпер, лежал на третьем этаже животом вниз. Внизу на парковке бетонное покрытие плавилось от зноя. Машины сверкали: красная «хонда», пурпурный «ниссан» и синяя «тойота». В багажнике последней стояла клетка с извивающимися крысятами. Я никогда не учился вождению; ездить по грязным колдобинам этого города в плоской металлической коробке не казалось мне привлекательным занятием. Свобода передвижения? Да у белки, что вращается в колесе, примерно столько же свободы, сколько у человека, сидящего за рулем!
И вот, наконец, она.
Сегодня Мэри завязала волосы в высокий хвостик. Волшебный фонтан золотых брызг сиял, словно оптоволоконная проволока. Она зевнула – широко и мощно, как львица. Выцветшее летнее платьице и поношенные парусиновые тапочки, сумочка через плечо. В сумочке лежал сотовый телефон и потрепанная книжица «Дзэн и ремонт мотоциклов». От Мэри исходили волны неудовлетворенности. Несмотря на то, что она встречалась со своим дружком-неандартальцем два дня назад, она уже тосковала по нему. Любовные переживания – такая же досадная и неуместная штука, как внематочная беременность. Мэри и не подозревала, что его отсутствие гарантирует ей безопасность.
