Тут он услышал свою фамилию – оказалось, дама в красной блузке приглашает его выступить.
«Что же говорить?» – растерянно подумал Петрушкин.
– Я должен попросить у вас извинения, потому что я во многом не разделяю ни мыслей ваших, ни точек зрения… – начал Петрушкин и увидел, как кто-то из женщин понимающе закивал. – ну да, вы думаете – у него убили семью, какого понимания можно от него требовать? Так и есть. Но встаньте на мое место. В чем смысл вашего гуманзима? Есть такие учреждения – хосписы. Там человеку помогают достойно умереть: меняют простыни, памперсы, следят, чтобы от него не пахло. Ваша работа – тот же хоспис. Вы прихорашиваете смерть. Работаете, когда все уже случилось. Это тоже конечно нужно. Но главное – стараться, чтобы жизнь была лучше. Чтобы покататься на машине не было для 16-летнего парня мечтой настолько заветной и несбыточной, что он ради нее убить готов.
Тут у него перехватило горло. Но Петрушкин справился с этим.
– Вот о чем надо говорить. У людей должен быть просвет в жизни. У нас отлично совмещаются рапорты на тему «Жить стало лучше, жить стало веселее», и истории, которая произошла с моим сыном и его семьей. Но на самом деле – одно из двух. Либо и правда жить стало лучше, либо – везде Тимур Кулик с ружьем. И мы все знаем, что на самом деле везде Тимур Кулик с ружьем, за каждым деревом. И даже те, кому и правда стало лучше жить, отгораживаются от этих куликов двухметровыми заборами – а не отгородишься! Вот о чем надо было говорить. Что толку при раке легких лечить кашель? У нашей страны кровь горлом идет, а мы заверяем себя, что у нее цветущий вид!
Все молчали. Петрушкин грустно посмотрел по сторонам.
– Сначала ведь надо узнать – а почему они такие? Почему им свободы не жаль? Чего у них нет внутри? – с болью проговорил Петрушкин. – А я скажу. Души и совести у них нет. А если души и совести нет, то весь ваш гуманизм псу под хвост. Они выйдут на поруки и снова пойдут воровать и убивать. Один мой товарищ называет поколение, которые вы тут призываете спасать, никчёмышами. Ацетоновыми детками. Он считает, что эти дети больны. Ну так давайте выясним – больны ли? Почему мы об этом не говорим?
В зале повисла звенящая тишина. Петрушкин оглянулся – женщины как-то испуганно смотрели на него. Петрушкин извинился и пошел к выходу. Его никто не удерживал.
– И что там, в этой твоей новой школе? – спросила Лиана Дашу.
Лиана была дашиной подружкой последние два года. Сначала они учились в одном классе, в одной школе. Было время, когда Даша на Лиану не могла без удивления смотреть – Лиана одевалась как-то несуразно, чуть ли не в обноски, при том, что семья ее не бедствовала. Впрочем, в то время Даше было не до этой странно одетой девочки – у Даши тогда было много других подруг. Но потом как-то так вышло, что Даша со всеми в классе раздружилась. Однажды они разговорились с Лианой. Оказалось, родители Лианы живут как кошка с собакой «и мои…» – сказала себе Даша. Оказалось, ни отцу, ни матери нет до Лианы дела. «и моим…» – сказала себе Даша, хотя и понимала, что в этом есть некоторая натяжка. Родители Лианы откупались от дочери разными способами: мать возила ее в магазин и без вопросов покупала то, на что падал взгляд Лианы. Отец покупал какие-то нелепые подарки. «Привез мне куклу, будто мне пять лет… – рассказывала Даше Лиана. – Это не для меня подарки, это для них, это они себе говорят, что вот – заботятся обо мне»…
